отягивает руки, пытаясь разобрать, что это и почему ее так тянет туда, а когда подходит совсем близко, понимает, что трогает огромную волчью пасть. Жадно раскрытую, слюнявую, зловонную, затаившуюся в ее ожидании. Именно ее, Саши.
Страх охватывает мгновенно, как огонь, но двинуться с места она не может. Все же откуда-то берутся силы, и она пытается бежать. Сначала очень медленно, преступно медленно, потом все быстрее…
Кругом лес, злобный и холодный, ветки хватают за одежду, бьют по лицу, волчья пасть кровожадно клацает зубами возле уха, тяжелое дыхание отдается в голове ударами. Волк лютый, настоящий, он поставил целью убить ее, и сделает это. Клыкастая пасть вот-вот вопьется ей в спину. Она не знает, что чувствуют люди, когда зубы вонзаются в тело, ей безумно страшно. Еще мгновенье – и все кончится для нее, кончится бесконечное мельканье уродливых деревьев, кончится красное марево перед глазами, ноги не слушаются, последнее мгновенье и… она замечает, что бежит по кругу.
Внезапное осознание, а затем решение выпрыгнуть из этого круга чуть не взрывает нервную систему. Неимоверным напряжением воли она собирает последние силы и прыгает вверх. Прыгает неожиданно легко и очень высоко. И уже с высоты полёта замечает, как волк, лохматый, грязный, сильный, но уже не страшный продолжает носиться по кругу за ее тенью. Она понимает, что спасена, но не чувствует облегчения, только тупую боль и усталость. Безумную усталость. Даже веки не поднять. Она делает еще одно усилие и смотрит на потолок. Белый. Ни единой трещины… Идеальный…
Когда-то в ее детской комнате причудливая трещина на потолке вычерчивала длинноногого олененка. Голова с маленькими рожками горделиво вскинута, а неуверенные ножки расползаются, упираясь в карниз. Саша открывала глаза и говорила ему: «Привет». Каждое утро. А он кивал ей и шевелил копытцем штору. А еще был след на обоях, как раз напротив ее кровати. Он остался от цветочного горшка, который отчим швырнул в стену. Но мать за это ругала Сашу:
– Что ты ему опять сказала? Я же просила тебя не трогать его, когда он пьяный! – кричала она с бледным лицом, заметая останки цветка похожим на растрепанный веер веником.
Они с матерью за глаза называли отчима «он». Мать звала его «Толенька». Саша не называла никак, а он ее не иначе как «Шурка».
– Я его не трогала, я делала уроки.
– Ну не мог же он ни с того ни с сего!
– Спроси у него сама.
– Что с него спросить-то? Трезвый – не помнит, пьяный – орет. Ты, ты виновата! Ты его задираешь, а он себя не контролирует! Если бы ты меня любила, ты бы так не делала!
– Мам… Я люблю тебя.
– Любовь – это поступки, а не слова, Александра!
– Ну, значит, ОН тебя любит. Так поступков много! Хоть из дома беги…
– А я тебя и не держу! – вскипела мать. – Вот восемнадцать исполнится, и беги куда глаза глядят! А мне с ним жить еще!
Саша сжималась в комок от материных слов. Это в сердцах, это от бессилия, мать ее любит, она понимала, но обидно было до слез…
Сейчас в Сашиной, вернее, в их с мужем квартире, нет ни синтетических паласов, ни тем более линолеума. Великолепные шелковые обои и дубовый паркет, привезенный из Испании. И мебель подобрана со вкусом, и полный холодильник и… совершенно пустая душа. Ей плохо. Очень плохо…
Саша лежала в постели и не понимала, зачем нужно вставать. Все вокруг словно старалось напомнить ей об этом. Ленивое осеннее солнце расстелило беговую дорожку из света на полу, за шторами голубело безоблачное, ни единой тучки, небо. Кровать была широкой и очень удобной, постельное белье нежным, воздух свежим, а настроение отвратительное.
Она смотрела в потолок и не могла сформулировать причину, которая ее обездвиживает. Ведь у нее есть работа, есть друзья, есть масса любимых увлечений, есть муж… Как такое может быть? Если бы она сейчас вышла на улицу и задала тысячам, миллионам людей этот вопрос, они не поняли бы ее, сказали бы, что ей просто не о чем думать. «У тебя все есть, – удивились бы они, – у тебя полный холодильник еды и потолок над головой без единой трещины. Все твои проблемы надуманы!»
Да, ее проблемы показались бы смешными на фоне их собственных, на фоне проблем любого среднестатистического гражданина нашей страны. И они были бы правы. В этом действительно есть что-то необьяснимое, когда воспеваемая всем просвещенным миром любовь становится невыносимой проблемой…
Саша вспомнила, как друзья мужа всегда улыбались, произнося: «Вы такая прекрасная пара, вы изумительно подходите друг другу, у вас даже имена одинаковые, да и внешне вы похожи!» Его лучший друг, Давид, заметил это первым. Они сидели всей компанией в клубе, она уже не помнила в каком. Давид вдруг пристально посмотрел на них проникновенным темно-карим взглядом и почти приказал:
– Саши! Ну-ка, посмотрите на меня, оба!
– Может, нам еще «чииз» сказать? – дружески огрызнулся муж.
– Скажите «съеееезд»! – заржал Давид, «фирменным» движением убрав со лба прядь черных кудрей.
Саша с мужем послушно уставились на Давида. Театрально хлопнув