шкой сверкнула молния и вонзилась в бушующий океан, подняв две массивные стены воды по обеим сторонам лодки. Побелевшими от напряжения пальцами два рыбака вцепились в бортовой леер. В свободном падении тяжелое судно сделалось невесомым. Руки разжались, и человека подбросило в воздух. Траулер тяжело рухнул в долину между ярящимися волнами. С оглушительным ревом голодного зверя море обрушилось на добычу. Ударившись о накренившуюся палубу, человек начал соскальзывать в бурлящий холод.
Он пытался за что-то ухватиться, но тщетно. Боги распорядились по-своему. Тяжесть воды утянула его в глубину, словно к ногам был привязан якорь. Он задерживал дыхание, сколько мог, но страх обернулся слепящей паникой. Человек судорожно забился в толще воды, борясь с чудовищной силой, тянущей его вниз. Море жадно глотало его отчаянные молитвы.
Однако боги в тот день оказались весьма переменчивы; вода закружила его обмякшее, вялое тело и вытолкнула на поверхность. Море выплюнуло его, как кусок тухлого мяса.
Его выбросило на какой-то берег, и он долго лежал без сознания на мелководье, кверху брюхом. Совсем один. Холодный прибой омывал его ноги, но он не чувствовал прикосновения этих мокрых ледяных пальцев. Когда начался прилив, волны перевернули его на бок, наполнили рот солью. Кашляя и отплевываясь, он кое-как поднялся на четвереньки. Его вырвало горькой водой, а потом еще раз. Он выполз из волн и упал на песок.
Голос вырвал его из сна. Женщина пела песню на неизвестном ему языке, протяжном и мелодичном. Эти звуки, исполненные печали, почему-то пробуждали неясную тоску по далеким, неведомым странам и прекрасной, манящей любви, голос как будто ласкал его кожу. Он подумал: Я сплю? Это сон? Он открыл глаза, и свет на мгновение его ослепил. Серебристо-белые отблески – словно стайка бабочек, трепещущих в воздухе на рассвете, – привели его в чувство. Над ним высилось ясное синее небо. Где я?
Его мутило, он был весь разбит, как после ночи неумеренных возлияний. Он попытался припомнить, как здесь оказался – на морском берегу где-то на краю света, как ему представлялось, – но таинственный голос не давал ему сосредоточиться. Песня разливалась в пространстве, омывала его и захлестывала с головой, даже не замечая его присутствия, ветром летела над влажным песком и плескалась в волнах прибоя, в хлопьях белой жемчужной пены. Лихорадочно шаря глазами по пляжу, он почти ждал, что сейчас из песчаных дюн выйдет какое-то нездешнее существо. Он слышал о них: полуженщины-полуптицы, чьи сладкозвучные песни завораживают моряков и манят к смерти, соблазняя их выбрать холодную водяную могилу вместо пустой и унылой жизни в неизбывной тоске по чарующим голосам дочерей моря.
Никто не вышел из дюн. Никакая морская дева не шла по волнам, маня его в воду. Ее присутствие проявилось посредством вкуса, внезапно взорвавшегося во рту. Сладость с привкусом соли – не морской соли, а пряного сока ягод – забродивших и теплых, мягких и влажных. Морошки? Да, может быть. Но он не был уверен. Однако вкус ощущался настолько явственно, что он невольно прижал руку ко рту, провел языком по зубам.
И тогда он увидел ее. Она сидела на прибрежном камне, сама словно остров на отмели. Сквозь покрывало, сплетенное из рыжих водорослей, смутно виднелась молочно-белая кожа. Он даже не сразу сообразил, что это были не водоросли, а волосы, такие длинные и густые, что они покрывали ее целиком, оставляя на виду лишь босые ступни.
Он не шевелился. Она продолжала петь, опустив руки в воду. Вынимая из моря ракушки, камушки и веточки водорослей, она раскладывала их на камне. Тут же, на камне, лежала ее одежда. Должно быть, сушилась, подумал он.
Он бесшумно поднялся на ноги и неуверенно шагнул вперед.
Она медленно обернулась, словно почувствовав его присутствие; он бросился к ней.
Последняя нота ее оборвавшейся песни разнеслась эхом по ветру. Он крепко вцепился в ее плотный серый плащ.
Помощь пришла еще до того, как солнце поднялось к зениту. Через считаные минуты после того, как ее руки подняли его из воды, как его руки сомкнулись в объятиях. Она приняла его без единого слова, ее песня растаяла в плеске прибоя. Она безмолвно легла на спину, ее волосы разметались и свесились по краям камня. Сложенный ею узор из ракушек и других даров моря раскрошился на острые кусочки под их телами.
Ее тело открылось ему навстречу, как белый цветок в пряно-сладкой росе, и приняло его так легко и так нежно. Там, на отмели на краю света, среди невидимых морских созданий, он шептал имена богов, зарывшись лицом в ее медные волосы. Волны качали его и подталкивали еще ближе и ближе к ней, и каждый толчок связывал их еще крепче. Кусочки разрушенного узора ушли в глубину и затерялись в волнах.
Что было
Повитуха вытащила из нее крохотное синеватое тельце.
Дитя, идеально вместившееся в старческую ладонь, билось, как рыбка, но не издавало ни звука. Молотило крошечными ручонками, тянуло их вверх, в большой мир; кожистые перепонки между пальчиками на руках и ногах казались прозрачными в свете масляной лампы.
– Ох… Gud i himmelen…[1] дитя-то в «рубашке».
Старуха