оюя на Кавказе и за границей. Особую известность и славу казаки получили за свою доблесть и неутомимость в 1812 году при отражении «нашествия дванадесяти языков», Великой армии Наполеона. Казачью сметку, предприимчивость, безстрашие, умение не теряться в трудных обстоятельствах отмечали многие современники.
Как характерный, но и забавный пример казачьего характера хотим привести фрагмент из замечательной книги В. Г. Радченко «Байки деда Игната», в котором описывается случай из жизни одного из предков автора.
…А первый Касьян, о котором сохранилась у дедов наших какая-то память, жил на Полтавщине где-то в середине (а может чуть раньше) благословенного «осьмнадцатого», как тогда говорили, столетия. И состоял этот Касьян в Запорожском войске еще до того, как стало оно Черноморским и переселилось на дарованную царицей Катериной ему, этому войску, Кубанскую землю. Привольную и богатую.
Так вот, по преданиям, стародавний тот Касьян был отчамахой и паливодой (т. е. баловнем и хулиганом), человеком шустрым и дюже проказливым и даже бунташным. Ежели на других Касьянов приключения сыпались как-то сами собой, по прихоти свыше, то наш Касьян их искал и находил, хотя, конечно не без вмешательства все тех же сил необъяснимых. За различные провинности супротив писаных и неписаных казацких законов он неоднократно бывал подвержен разного рода наказаниям, о существе которых дед Игнат путем не знал, и внукам своим, то есть нам, особенно не распространялся. Но вот последнее из них в житии того Касьяна крепко врезалось в память последующих поколений, и о нем наш дедуля редко, но все же повествовал. Дело в том, что легендарнейший из дедов наших, тот самый Касьян, за активное участие в каком-то незнатном бунте приговорен был не то отцами атаманами и братьями войсковыми судьями, не то самою радою казацкою к высшей мере – повешению на перекрестке дорог. В назидание прочим смутьянам и заводилам. Как говорят, кому мука, а другим наука.
Палачей-вешателей в казачьем вольном войске не было. Никто не хотел, да и не должен был брать на себя такой грех. Приговор приводил в исполнение сам осужденный: его подвозили под виселицу – «шибэныцю» – на неоседланном коне, «охлюпью», он сам надевал на себя петлю. Сопровождавшие стегали лошадь плетьми – она, само собой, рвала вперед, и приговоренный заканчивал свое бренное земное бытие под перекладиной… Но было два нерушимых правила: если веревка не выдерживала и под тяжестью сердешного смертника обрывалась или развязывалась, а он при этом оставался жив, – еще раз его вешать не полагалось… И второе – если по пути к той «шибэныце» к процессии выходила дивчина и объявляла о своем желании выйти замуж за висельника («шибэныка»), то он смертной казни не подвергался…
И вот, когда нашего Касьяна сопровождали на казнь, на дороге возникла женская фигура в белом саване. То была как раз дивчина, пожелавшая взять приговоренного себе в мужья. И что же наш баламут Касьян? Он подъехал на коне к той дивчине, приподнял у нее на голове белый саван, поглядел на ее лицо, и, сплюнув, изрек, что лучше принять безвинную смерть и предстать перед судом Божьим, чем всю остальную жизнь провести с такою страхолюдною бабой… Есаул махнул рукой и скорбная процессия двинулась дальше.
– Ну и дурный же ты, Касьян, як сало бэз хлиба, – сказал ему один из конвоиров. – Жинка нэ стинка! Можно и отодвинуть…
Касьян вздохнул и опустил голову. Казак, он задним умом крепок.
А дальше все повторилось. Бог, как говорится, не без милости, а казак – не без счастья. На выезде из села, откуда-то из-за огородов белая женская фигура снова появилась на дороге. Настырная, видать, была та молодуха, хоть лицом-обличьем не взяла.
– Ну что ж, – сказал Касьян, – кому не судьба быть шибэныком, тому, видать, другое предписано наказание…
Однако брак непутевого Касьяна со «страхолюдной» дивчиной стал для него не Божьим наказанием, а подлинным спасеньем – он перестал бражничать, искать на свою голову приключений, судя по всему, увлекся домашним хозяйством. Был он, по преданиям, мастеровитым, умел все делать сам. А у нас как: тот господин, кто умеет все делать один. А если труд – в радость, то и жизнь – счастье. Жинка же его на зависть всей округе оказалась страсть плодовитой: она, что ни год-полтора одаривала Касьяна, как говорят, если не двойней, то хотя бы одним, – чаще хлопчиком. Ну, может изредка – дивчинкой. А от материнского счастья она подобрела и похорошела. Не зря же люди говорят: не родись красивой, а родись счастливой…
Русское казачество, приведенное историческим предопределением на берега Кубани, встретило здесь в черкесах необыкновенных противников, и границы двух земель скоро стали ареною, которая вся от края до края залилась кровью, усеялась костями.
На обширной закубанской равнине, простиравшейся на четыреста верст в длину, был полный разгул для конных черкесов и для русских линейных казаков. Первые искали добычи, вторые оберегали линию. И те, и другие отличались мужеством и, встретившись, не отступали и не просили пощады. Завязалась борьба упорная и грозная.
Донские гулебщики
По