они обогнали нас на поколение. Эти идиоты в министерствах, у которых на плечах задницы, думают, что ничего не случится. Что можно и дальше бить баклуши, потому что нас больше и мы богаче. Дудки! У нарсийцев тотальная мобилизация и ядерные боеголовки, а у нас никудышная система ПВО и тотальная болтовня.
Мужчины загомонили возмущенно: «А как же армия? А оборонная программа? А что же в газетах…»
– Газеты, разумеется, врут. Как обычно.
– Вы ошибаетесь, колонель, – встрял министр. – В правительстве знают, что делают. Миротворцы не допустят войны.
– Миротворцы, – насмешливо повторил колонель. – Пришельцы из других миров. Да что им за дело до нас. Попомните мои слова, господа, – нас ждет война. Экспансия, к которой мы не готовы.
Нет! Не может такого быть! Колонель ничего не знает о миротворцах. Они защитят нас. Они могут…
– А-а… к-когда?.. – спросила, заикаясь, хозяйка.
– В любой момент. Когда вздумается северянам – тогда и…
Я вспомнила этот разговор двухнедельной давности, и по спине в который раз пробежал холодок. Скорее бы приехал Леон! Рядом с ним можно просто сидеть, касаясь локтем и коленом, и почти ни о чем не думать, и не решать почти ничего. Разве что выбирать платье, которое ему особенно захочется снять…
Из раздумий меня выдернул звук отодвигаемого стула.
– Так, пора идти. – Лойд встал из-за стола. Проходя мимо, тронул пальцем за плечо. – До вечера, Лайла.
– До вечера. – Я наклонилась над тарелкой и закусила губу. С недавних пор, прикасаясь к мужу, я чувствовала себя шлюхой.
Написав письмо Леону, я спустилась в подвал – в мастерскую. Прохлада, привычные запахи глины, воска и мастики будоражили и успокаивали одновременно. Нужно закончить подарок для Леона. Смешивая раствор, разминая пальцами податливую глину, я вспоминала… Как сладко раздеваться перед ним, касаться спины напряженными сосками, скользить руками ниже, еще ниже, еще… Как сладко вставать на колени и пить его до стона, до крика, до последней капли… Как сладко раскрываться навстречу ему, будто сочный плод…
Я застыла, кусая губы, чтобы не закричать.
Приникнув к иллюминатору, я рассеянно оглядывал унылый нарсийский пейзаж. Самолет набирал высоту, северная столица с предместьями осталась позади, и сейчас под нами была лишь однообразная, куцая и стылая пустыня. Она занимала большую часть страны, переходя в горные кряжи на севере и обрываясь в океаны с запада и востока. А на юге, на узкой горловине разделяющего материки перешейка, стояли мы. Миротворцы, пытающиеся не позволить дерзким, нищим и жестоким истребить изнеженных, богатых и благодушных.
Я откинулся в кресле и закрыл глаза. Перед ними стояла Эрта. Так же, как стояла она на пороге, когда я уходил. Растерянная, плачущая – я не думал, что она умеет плакать вообще. Как не думал тогда, в самый первый раз с ней, что ослепительная красавица, символ северной нации, окажется девственницей.
Поначалу