так что некоторые генералы, не отличавшиеся дипломатическими талантами и терявшие терпение, говорили Александру в глаза с нескрываемым возмущением, что «Дрисский лагерь мог придумать или сумасшедший, или изменник», что мнимые укрепления не продержатся и нескольких дней, что русская армия неминуемо будет загнана в полукруг окопов, окружена и атакована с единственным исходом – позорной капитуляцией.
Ещё больше изворотливости потребовалось, чтобы верноподданно убедить царя убраться из армии, где он, совсем не военный человек, только мешался, как тяжёлая гиря, прикованная к ногам. Вместе со свитой болтунов, тунеядцев, нашёптывателей, напыщенных и важных, Александр Павлович разъезжал по Дриссе, вмешивался в военные планы, отдавал немыслимые распоряжения, запутывал и без того нелёгкую задачу. Только в Полоцке, получив письмо любимой сестры Екатерины Павловны, которой не откажешь в уме и дальновидности, царь покаянно развёл руками: «Сестра гонит меня из армии», и головоломная проблема разрешилась. Теперь Барклай единолично распоряжался судьбой 1-ой армии. Ну, почти…
Он по-прежнему созывал военный совет, выслушивая мнение боевых и штабных командиров, сгоряча не отмахивался, основательно взвешивал каждое, зная по опыту, что на первый взгляд бредовое – берёт верх в посрамление тактическим правилам, ибо никто его не ждёт. А стерегут иное – по себе меряют, по букве воинской науки.
– Наполеон, как и мы, направляется в Витебск. Багратион под Могилёвом, может не успеть к нам на соединение, – начальник штаба генерал Ермолов, связанный тесной дружбой с князем Багратионом и получающий от него личную корреспонденцию, не докладывал, а словно размышлял вслух.
– Надо оттянуть время, задержать неприятеля на подступах к городу. А подойдёт 2-ая армия – дать сражение, – в голосе Михаила Богдановича чувствовалась непривычная решимость человека, уставшего от компромиссов, уступок, полумер. Не только Ермолов, знавший военного министра как осторожного, осмотрительного до педантизма политика, но и генерал-квартирмейстер полковник Толь с удивлением воззрились на главнокомандующего.
Однако начальник штаба, предпочитающий объясняться с врагом на языке оружия, на этот раз не поддержал боевого рвения главнокомандующего:
– Давать сражение здесь крайне нежелательно. И не под силу нам. Заведомое поражение сулит большие беды России.
Однако у Барклая был припасён железный аргумент, против которого другие возражения блёкнут:
– Вот придёт Багратион – послушаете, что он скажет: бежать без оглядки через всю страну – преступно. Потерять армию можно и по-другому: развеяв боевой дух, утратив веру в свои силы, в победу. Любимый ученик великого Суворова, он крепко усвоил превосходство духа над материей.
– Надо ждать вестей из 2-ой армии, – не сдавался Ермолов. – Сумеет ли Багратион прорваться через Могилёв к Витебску – нерешённый вопрос. Он уж не раз вынужден был