ал ведь великий лгун, что театр-то марионеточный, наверняка знал… А промолчал. Или, может, кто-то тяжкую длань возложил на гениальное перо? Тут и гадать нечего. Сам кукловод и возложил. А ну как, неровен час, куклы сами за веревочки дергать надумают… Думать-то никто не запрещал. Тут уж всему спектаклю… Вот, вот… Не-ет, каждому в своей реплике дернуться назначено им лично. Были ведь уже такие инициативные… И что получилось? Каждому свое… Каково? Так что знать об этом положено только кукловоду…
Кажется, идут ко мне… или опять смена декораций?
. . .
Я проснулся среди ночи с ощущением того, что меня внезапно с головы до ног облили чем-то невесомым, и в то же время противно липким. Голова слегка кружилась, и меня даже поташнивало. Я закрыл глаза и потряс головой. Тошнота прошла. Я снова открыл глаза и огляделся. Неясный сумрак странного рассвета до неузнаваемости изменил очертания комнаты. Зыбкие тени свешивались с потолка, выглядывали из-за мебели и, казалось, медленно втягивались под тяжелые лапы стоявшей в углу, еще не украшенной елки. Шорохи, бормотание, вздохи и даже покашливание странно подчеркивали тишину ночи. Часы на стене, вздохнув, пробили два раза, на третьем крякнули и натужно заскрипели. Я машинально бросил на них взгляд и вздрогнул. На часах, нахохлившись, сидела голубая птица, очень похожая на ворону. В клюве она держала стрелку от часов, видимо, только что оторванную. Заметив мой взгляд, ворона хихикнула и, распространяя голубое свечение, юркнула под елку.
– Сплю, – радостно подумал я. – И сон такой интересный.
С этой приятной мыслью я повернулся на бок и, уютно подоткнув подушку под щеку, закрыл глаза.
И тут до меня донесся запах горячего утюга.
– Странный сон, – подумал я. – С запахами.
Не открывая глаз, я полежал еще немного. Запах усилился. Потом послышался шипящий звук. Будто кто-то гладил брюки через мокрую тряпку.
– Нет, правда, странный сон, – еще раз подумал я. – Пожалуй, лучше проснуться.
Я приоткрыл глаза, но тут же закрыл их снова, стараясь успокоить неожиданно забившееся сердце. Ворона сидела на столе, расправив крылья, по которым ездил огромный черный утюг. Она жмурилась от удовольствия и время от времени брызгала на крылья водой из аквариума. От крыльев шел пар.
– Кыш! – сказал я шепотом и махнул на ворону рукой.
Она презрительно скосила на меня глаз, неторопливо бросила утюг в аквариум и под его отчаянное шкворчание порхнула под диван. Слышно было, как она ходит там, постукивая когтями. Я потянулся к торшеру и щелкнул выключателем, но он не сработал. Ворона под диваном захохотала, потом закряхтела, и вдруг из-под дивана по комнате разлился неожиданный сиреневый свет. Я наклонился и, подняв край одеяла, заглянул под диван. Ворона, растопырясь, сидела над моим тапочком, в котором лежало, распространяя сияние, великолепное сиреневое яйцо. Увидев меня, ворона сошла с тапочка и важно прошествовала на середину комнаты. Там она оглянулась, нахально нагадила на пол и шмыгнула под елку. Я схватил второй тапочек и бросил ей вслед.
Надо было вытереть пол. Я нехотя встал и поплелся на кухню. Холодильник не работал. Под дверцей успела набежать лужица воды. Из репродуктора, стоявшего на холодильнике, доносилось заунывное бормотание. Повернув регулятор громкости, я прислушался. В репродукторе замолчали, только кто-то отчетливо сопел. Так продолжалось с минуту.
– Сделай тише, придурок, – наконец прохрипел невидимый голос. – Кота разбудишь.
– Сам придурок, – обиженно сказал я, но громкость уменьшил.
– Нормально, – проворчал невидимка, и репродуктор опять монотонно забубнил.
Я пожал плечами и открыл дверцу холодильника, чтобы он быстрее оттаял. В холодильнике что-то завозилось, оттуда мягко выпрыгнул большой розовый кот, зевнул на меня и неторопливо ушел в комнату. От кота уютно пахло коньяком. Я поднял тряпку и отправился за ним. Все это меня начинало сильно занимать.
В комнате стало заметно прохладнее. Яйцо под диваном горело ровным светом, пахло ошпаренной курицей.
– Надо бы проветрить, – подумал я и полез на подоконник.
Хваленый двухкамерный металлопластик промерз насквозь, хотя еще с вечера имела место сильная оттепель. В замысловатых узорах явно различались какие-то буквы. Приглядевшись, я разобрал: «С Новымъ Годомъ!». Я подышал на стекло, потом приложил к нему палец. В протаявшую дырочку было видно, что идет сильный снег. Окно открываться не хотело.
– Ну и черт с тобой, – сказал я. – Заграница она и есть заграница.
Буквы на стекле засветились тихим мерцающим светом.
Я бросился к календарю. То же самое: «1 января».
По ногам потянуло холодом. Я нашарил под диваном тапочек и, осторожно вытянув его из-под яйца, полез за вторым под елку. Там было очень холодно.
– Пожалуй, шапку надо надеть, – почему-то подумал я, но в это время моя рука наткнулась на что-то холодное и мокрое, и я поспешно выдернул ее. Рука была в снегу.
– Ну и дела. – По спине противно пополз холодок. – Чертовщина,