на стол.
Спасибо. Сейчас я за вами закрою. (Выходит вместе с ним и через несколько секунд возвращается. Подойдя к столу, достает вложенный в цветы конверт и, открыв его, читает вынутую из него записку.)
Марков (глядя на Катю). Ты, кажется, меня о чем-то хотела спросить?
Катя (не спеша, складывая записку). Да. Я хотела тебя спросить – неужели ты так вот и просидишь до конца отпуска?
Марков. Не знаю, может быть…
Катя. Придет Андрей, я пойду купить что-нибудь к чаю.
Марков. Сходи.
Катя. Что ты на меня так посмотрел?
Марков. Ничего.
Катя. Да, придет Андрей. Что тут особенного?
Марков. Ничего особенного. Только бы он не присылал больше этих корзин. От них уже и так не продохнуть.
Катя. Я рада, когда мне приносят цветы, я давно от этого отвыкла.
Марков. Ну что ж, радуйся, но только нельзя ли ставить их там, у тебя?
Катя. Они тебе мешают?
Марков. Да.
Катя. Хорошо. (Выходит с корзиной в другую комнату.)
Звонит телефон.
Марков (снимая трубку). Я слушаю. Алло! (Молчание. Вешает трубку.)
Входит Катя.
Катя. Кто звонил?
Марков. Очевидно, Андрей. У него появилась дурная привычка вешать трубку, когда подхожу я.
Катя. Она появилась у него с тех пор, как у тебя появилась привычка грубо разговаривать с ним.
Марков. Говорю, как умею.
Катя. Ты плохо относишься к нему, гораздо хуже, чем он к тебе.
Марков. Ко мне?
Катя. Да, к тебе. (После паузы.) Почему ты молчишь?
Марков. Я думал, что хоть на это я имею право.
Катя. Нет! Теперь ты не имеешь права так молчать. Было время, когда тебе стоило сказать одно слово!..
Марков. Было? Значит, я его пропустил. Ведь теперь поздно сказать это слово?
Катя. Да, поздно.
Марков. Ну, вот я и молчу.
Катя. Ты раньше тоже часто молчал. Но я чувствовала, что ты обо мне думаешь, что ты меня любишь. А теперь… Мне все чаще кажется, что ты молчишь просто потому, что тебе нечего мне сказать.
Марков. Тебе видней.
Пауза.
Катя. С тех пор, как умер Сережа…
Марков (резко перебивая ее). А вот об этом мы с тобой, по-моему, условились не говорить.
Катя. Хорошо. Но скажи тогда сам, почему у нас с тобой все так плохо? Почему?
Молчание.
Да, последнее время я говорила, что мне плохо с тобой, я старалась меньше бывать дома, наконец, Андрей… Но почему ты ни разу не сказал, что я тебе нужна, что ты меня любишь, что тебе будет плохо без меня? Если бы ты сказал это…
Марков. Зачем ты оправдываешься?
Катя. Когда ты так говоришь, мне хочется только одного – уйти и хлопнуть дверью! Ты думаешь – твое вечное спокойствие принесло мне много счастья? Когда я в первый раз сказала тебе, что нам стало плохо, а сама в глубине души ждала, что ты накричишь на меня, рассердишься, скажешь – все это глупости, – что ты ответил? Ничего. Пожал плечами и ушел на работу! Когда я стала говорить тебе, что любовь проходит, – ты ответил: «Тебе видней!» Когда я сгоряча крикнула, что нам надо разойтись, ты сказал: «Как хочешь!» Да, может быть, сейчас я так хочу, но тогда… Почему ты ни разу не остановил меня, если я что-то напутала в жизни? Почему ты ни разу не захотел помочь мне разобраться, решить? Что вы, как можно, пусть решает сама, одна! А я не хочу решать сама!
Марков. Придется. Я за тебя решать не буду.
Катя. Ну конечно, так легче!
Марков. Там уж легче или не легче, – а не буду.
Катя. Эх ты! «Буду», «не буду» – словно палку о колено ломаешь. Встань, поцелуй мне руку. Я ухожу.
Марков не двигается.
Я тебя очень прошу, встань, поцелуй мне руку!
Марков по-прежнему не двигается. Катя, подождав еще секунду, поворачивается и выходит, хлопнув дверью. Марков встает и долго ходит по комнате. Звонок телефона.
Марков (снимает трубку). Да, Марков. В два тридцать? С вещами? Нет? Хорошо. Есть. (Положив трубку, продолжает ходить по комнате.)
В коридоре звонок. Слышно, как там кто-то отворяет наружную дверь. В комнату входит Голубь, еще крепкий, даже очень крепкий для своих лет человек, одетый в полувоенный костюм и высокие охотничьи сапоги с ремешками. В руке у него большой рюкзак, под мышкой потертое,