себе, что он единственный, кто вообще знал об этих ее прогулках. Он не мог не чувствовать, что разделяет с ней тайну.
Она всегда садилась на низенькую скамейку у стены. Иногда напевала, и Мирко отчаянно пытался уловить мелодию сквозь шелест и шорохи просыпающейся природы.
Иногда читала книгу, и Мирко жутко хотелось узнать, что именно она читает.
Иногда сидела с закрытыми глазами. Кажется. Разглядеть с такого расстояния было непросто.
Иногда прислонялась затылком к стене и засовывала руку себе под платье.
Мирко не знал наверняка, чем она там занимается, но он почти не сомневался, что ей это доставляет удовольствие. И он был абсолютно уверен, что его маме не понравится, что он это видел.
Бывало, он видел, как его старший брат помогает Да-нике в поле или на ферме, и в такие моменты он испытывал странную злость по отношению к брату. Это его пугало. Он ведь любил своего брата, хотя со временем тот изменился. Мирко приходило в голову, что он все время думал о чем-то другом. Часто брат становился упрямым и неприступным, кипятился из-за каждой мелочи. А потом вдруг веселел и дурачился, демонстрируя свой новый глубокий голос и неуклюжее крупное тело. Его брат уже почти стал взрослым, это Мирко понимал, но считал, что есть и более разумные способы взрослеть.
Очевидно, брат не догадывался о церковном колоколе на углу хлева Даники. Пару раз Мирко видел, как он заходит за хлев, чтобы воспользоваться туалетом, и даже взглядом не удостаивает угол. Его брат ничего не видел. Или видел что-то, недоступное Мирко. Удивительно, какое облегчение Мирко испытывал от того, что брат не интересовался ни местом, ни колоколом. Это было особое место для Даники, а теперь и для самого Мирко.
Наконец-то настала его очередь! Брату предложили занять комнату в кузнице при условии, что он постоянно будет там находиться и возьмет на себя часть обязанностей. Он согласился с огромным удовольствием и в тот же вечер по секрету рассказал Мирко причину. Дело было в дочери кузнеца и ее белоснежной попке, которую ему уже два года разрешают украдкой трогать.
– Только ни слова отцу с матерью! Особенно матери! – предупредил брат.
– Я ничего не скажу, – прошептал Мирко с соседней кровати, пытаясь в этот момент представить себе белую попку Даники в темноте. Потом ее картофельные поля, ее люцерну, ее животных и плуг, с которыми он будет с божьей помощью так ловко управляться, если ему разрешат. А потом снова ее белую попку.
Он пребывал в таком напряжении, что вообще не смог в ту ночь уснуть. С кровати брата доносились знакомые звуки. Потом стон. И потом храп.
Мирко явился на ферму вовремя и не уходил, пока Даника не выпроводила его домой. Он молчал, не издал ни единого звука. Он не мог говорить, даже если она его о чем-либо спрашивала. Он чувствовал только, как пылают его щеки в ответ.
Даника делала вид, что ничего не замечает. Она обращалась с Мирко дружелюбно и тепло, даже хвалила его за то, как хорошо он ухаживает за животными. Он делал по меньшей