продолжался бы минут пять или около того, если его не остановить. У Дороти ныло всё тело, с головы до пят, и коварная, презренная жалость к себе, которая обычно охватывала ее, когда приходилось вставать утром, заставила спрятать голову под простыни и попытаться заглушить ненавистный шум.
Она, однако, не поддалась усталости, и, как всегда, стала резко увещевать себя уговорами во множественном числе второго лица. Давайте, Дороти, вставайте! Пожалуйста, не спите! Притча 6:9.[1] Потом она вспомнила, что, если шум продолжится, он разбудит отца, и торопливым движением выскочила из постели, схватила будильник с комода и выключила его. Будильник стоял на комоде именно для того, чтобы ей пришлось встать с кровати, дабы его выключить. Все ещё в темноте, она опустилась на колени у своей постели и произнесла «Отче Наш», однако довольно рассеянно, потому что ногам было очень холодно.
Была всего половина шестого, довольно прохладно для августовского утра. Дороти (ее звали Дороти Хэйр, и была она единственным ребёнком преподобного Чарльза Хэйра, пастора прихода Св. Этельстана, в Найп-Хилле, графство Саффолк) надела свой старенький байковый халат и стала на ощупь спускаться по лестнице.
Пахло пыльной утренней прохладой, влажной штукатуркой и жареными остатками вчерашнего ужина. С обеих сторон коридора на втором этаже доносился нестройный храп отца и Эллен, единственной служанки для всей работы по дому. Осторожно – поскольку кухонный стол имел неприятную особенность выпирать в темноте и бить по бедру – Дороти нащупала путь на кухню, зажгла свечу на камине, и, все ещё изнывая от усталости, опустилась на колени и стала разгребать пепел.
Разжечь очаг на кухне было чудовищно сложно. Из-за изогнутого дымохода постоянно не хватало тяги, так что огню, прежде чем разгореться, нужен был стакан керосина, совсем как пьянице с утра глоток джина.
Чтобы подогреть отцу воду для бритья, Дороти поставила чайник, затем пошла наверх и начала готовить себе ванную. Эллен все ещё храпела тяжелым молодецким храпом.
Она была хорошей работящей служанкой, когда бодрствовала, но при этом одной из тех девчонок, кого сам дьявол и все его ангелы не смогли бы поднять с кровати раньше семи утра.
Дороти наполняла ванную очень медленно – всплески всегда будили ее отца, если она включала кран слишком сильно – и постояла минуту, расценивая неприглядно тусклый резервуар с водой. Мурашки побежали у нее по телу. Ненавидела она эти холодные ванны; потому и придумала для себя такое правило, что будет принимать только холодные ванны, с апреля по ноябрь.
Опуская нерешительную руку в воду – а было ужасно холодно – она подгоняла себя обычными своими увещеваниями. Давайте, Дороти! Вперёд! Пожалуйста, не трусьте! Затем она решительно встала в ванную, села, и позволила ледяному поясу воды заскользить вверх по ее телу, и охватить ее всю, оставив лишь волосы, собранные и заколотые на затылке. Еще миг – и она вынырнула на поверхность, задыхаясь и извиваясь, и, не успев толком перехватить дыхание, вспомнила о своём «памятном листке», который она держала в кармане халата и собиралась прочитать. Перегнувшись через борт ванной, Дороти потянулась за листком и, по пояс в ледяной воде, при свете свечи на стуле, стала просматривать свой «памятный список».
Он гласил:
7.00 СП
Миссис Т малыш? Навестить
Завтрак. Бекон. Обязательно попросить у отца денег. (П)
Спросить Эллен что для кух. тоника отца NB.[2] спросить что для занавесок у Солпайп.
Навестить Миссис П вырезка из Дэйли М чай Ангелика от ревматизма Миссис Л пластырь от мозолей
12.00 Репетиция Карл I. NB. Заказать полфунта клея 1 ведро алюминиевой краски.
Обед [зачеркнуто] официальный ланч…?
Разнести приходской Вестник NB. Миссис Ф задолжала 3ш.6п.
16:30 – Чай для С. Матерей, не забыть ткань на окна 21/2 ярда
Цветы для церкви NB. 1 банка полироли
Ужин. Омлет.
Напечатать отцовскую проповедь, что насчет новой ленты печатной машинки?
NB. прополоть горох вьюнок ужасный.
Дороти выбралась из ванной и стала вытираться полотенцем размером чуть больше столовой салфетки – в приходе никогда не могли позволить себе полотенца приличного размера. Волосы ее распустились и упали на плечи двумя тяжелыми каскадами. У нее были густые, прекрасные, чрезвычайно светлые волосы, и, возможно, совсем неплохо, что отец запретил ей постричься, так как волосы были ее единственной привлекательной чертой. Что до остального, то она была девушкой среднего роста, довольно худой, но сильной и стройной, а вот лицом она не вышла – худое, белёсое, неприметного типа, с белёсыми глазами и слегка длинноватым носом – лицо было её слабым местом. Если присмотреться, можно было разглядеть морщинки вокруг глаз, да и рот, в спокойном состоянии, выдавал усталость. Определенно, у нее пока ещё не лицо старой девы, но очевидно приближение к таковому через каких-нибудь несколько лет. Тем не менее, посторонние часто давали ей меньше ее настоящего возраста (было ей около двадцати восьми)