козни, зависть, только всё более скрытно, подземно, менее эмоционально, и не принято об этом так откровенно говорить, как это делает он, но я еще не работаю и ничего не знаю).
Когда я начинаю рассказывать, сосед впивается в меня взглядом, слушает внимательно, а слышит что-то свое, и вдруг спрашивает меня неожиданно:
– Беременная?
Я в шубке, и увидеть изменения моей фигуры просто невозможно, и я понимаю, что он угадал, возможно, по моему взгляду, по внутренней сосредоточенности, по каким-то еще непонятным мне признакам, что я в положении.
– Да, – отвечаю я, и мы смеемся вместе над его незадачей – прикадрился к молодой девушке, и на тебе – она беременная. И мы расстаемся в Москве друзьями.
Где-то зимой, уже после сессии, Наталья Анохина пригласила к ним в гости на выходные, с ночевкой, и мы откликнулись, поехали к ним и провели уютный вечер с Наташей и ее мамой, они подкормили меня пирожками, домашним супчиком и прочей вкусной едой, которой я была лишена в своих мотаниях по Подмосковью, меня кормили только у мамы, а это было так далеко.
Нам постелили в отдельной комнате, чего мы тоже были лишены, и всё было хорошо, только в шесть утра нас разбудил трамвай, прошедший под окном. Грохотал трамвай, стекла звенели, и я утром пожаловалась Наташке на шум.
– Да, я помню, когда мы сюда переехали, нас это тоже мучило, а теперь мы спим, – и я удивилась человеческой приспособляемости – не слышать такой грохот!
После завтрака пошли гулять по Измайловскому парку, втроем. Погода была хорошая, настроение тоже, и Наталья с Алешкой разыгрались на солнышке, она пыталась сбить его с ног, опрокинуть, я на всякий случай держалась подальше, еще собьют, потревожат мой животик. Опрокинуть Алексея в снег Наталье не удались, мы с ней были разочарованы, мне хотелось, чтобы моего муженька изваляли в снегу, но он, глупый, не поддался, не подыграл нам, а потом, когда вроде угомонились, Алешка совершенно неожиданно ловкой подножкой сбил Наталью с ног, и как бы пытался поймать, но она упала и расшибла коленки, она была в тонких чулках, и чулок порвала, и обиделась. А Криминский то ли, правда, расстроился, то ли изобразил огорчение, что он такой неловкий.
Потом всё же Алешка дал Наташке возможность взять реванш и вывалять его в снегу, она уткнула его в сугроб носом, и он не сопротивлялся. А когда мы остались одни, я спросила:
– Ты чего Наташку обидел, зачем с ног сбил так грубо.
– Зоя, я дал ей подножку и хотел подхватить одной рукой, когда она будет падать, да ведь я рассчитывал на твой привычный вес и просто не удержал Наталью одной рукой.
Я поворчала, что, мол, не видно, что тебе, заморышу, одной рукой Наташку не удержать.
Вес мой был малый даже у беременной, и Алексей, когда мы жили в Подлипках, иногда брал меня на руки и кидал под их запаутиненный, сто лет не беленый потолок. А я всегда боялась таких игр и сердилась, и цеплялась с визгом за его руки.
Мы искали квартиру,