руководящим мотивом и в церковной и в светской сфере»[25].
Подобные умонастроения в Европе XI–XII веков стали следствием революционных перемен, восходивших в конечном счете к рецепции римского права. В силу вышеуказанных «изолирующих» факторов Русь оказалась в стороне от этих ранних волн европейской модернизации.
Так, например, даже в «республиканских» Новгороде и Пскове не было городских уставов, определявших процедуры взаимоотношений между князем и вече, народом и посадниками – и т. д. В Судных грамотах регулируются только вопросы, связанные с судопроизводством, причем это регулирование носит фрагментарный характер, подразумевая наличие огромного пласта норм обычного неписаного права: там отсутствует фиксация обязанностей должностных лиц, а также норм организации городской власти, свойственных статутам европейских городов. И это несмотря на то, что Новгород и Псков были вовлечены в торговую активность Ганзейского союза.
Для сравнения можно привести пример из средневековой жизни «братьев-славян», когда-то перешедших от письменности на глаголице и кириллице к универсальной для католических стран латыни. В 1272 г. в хорватском Дубровнике был принят Статут (Liber statutorum civitatis Ragusii) с предельно четкой фиксацией полномочий, обязанностей и процедур всех магистратур, а также венецианского наместника. Объем этого документа составляет 230 страниц латинского текста![26]
Структура феодальных отношений на Руси до сих пор остается гораздо менее понятной, чем западная, поскольку первая в отличие от второй практически не была зафиксирована в законодательных актах. То положительное наследие, которое западный феодализм оставил государствам Западной Европы (парламенты, гарантии судебной защиты от произвола, ряд личных и корпоративных прав и т. д.), по-видимому, могло быть оставлено и русским родовым феодализмом, но только при условии письменной фиксации в нормативных документах, а именно она-то и отсутствовала в условиях «профанного» позиционирования права.
В целом процесс перехода от обычного неписаного права к формальному писаному предполагает его рационализацию, устранению разного рода архаических элементов не только в самом праве, но и в общественных отношениях в целом. Логично предположить, что этот процесс на Руси был гораздо более медленным, чем в странах, подвергшихся тем или иным образом воздействию римского права.
Так, основополагающий для римского права принцип индивидуальной ответственности, воплощенный в юридической категории «лица» (persona), совершенно не был таковым для русского права (слово «лице» используется в Русской правде, но означает «украденную вещь»), в котором принцип коллективной ответственности в виде поруки в уголовной сфере применялся до начала петровских реформ, а в фискальной – в виде круговой поруки – вплоть до начала ХХ века.
На данном примере легко проследить такой феномен, как сочетание и симбиоз тенденций модернизации с элементами архаики. Институт