оторый разглядел в нём дар художника, и заявил, что, если бы ему выпал такой шанс – он бы его не упустил. Мальчик просто воссиял, когда Профессор стал известным художником. Ник хотел того же и принялся рисовать ещё упорнее. Он сказал, что когда вырастит, нарисует сцены из приюта, изобразит их жизнь во всех красках, и тем самым прославит обездоленных детей, которых продавали в рабство и о которых никто не знал, кроме тех, кто занимался этим бизнесом. Так у Ника появилась цель – это был зов сердца, и он принял решение в будущем в своих картинах обличить эти преступления. Оливер же чувствовал неправильность того, что в пакгаузе запретили мужеложство, но мыслей своих не высказывал и молча сочувствовал Алмиру и Барандану. А прочитав отрывок, в котором описывалось, как солдаты издеваются над Безногим, он до того перенервничал, что у него начался приступ астмы. Он помнил, как те парни лупили его за то, что он обслуживал мужчин, да и просто забавы ради. Ненависть с новой силой наполнила его сердце. Мальчик также, как и капитаны ненавидел богатых, и вот по этому поводу он смело высказывал свои мысли, и они были совсем неутешительные. Он говорил, что богатые угнетают бедных, взять хотя бы мистера Киллигана и того, кто за ним стоит. Богатые лишают их рабочих мест, как поступили с его отцом, после чего тот спился и был зарезан в пьяной драке. Мать тоже запила, и у неё появился дружок, который часто поколачивал Оливера. Мальчик решился на побег. Сбежав из дома, сначала он просил милостыню на улице, потом решил стать смелее и стучаться в богатые дома. Он, как сейчас, помнил, что как когда-то стоял вечером возле облюбованного им дома, из окон лил яркий свет. Он видел любящих родителей, играющих со своими детьми. На вид это были добрые люди, и Оливер постучал в дверь, в надежде, что ему дадут сколько-нибудь денег или хотя бы еду, но не тут-то было. Мужчина открыл дверь, посмотрел на мальчишку с ненавистью, и не дав Оливеру толком ничего сказать наотмашь ударил по лицу: «Не смей тут околачивается голодранец. Проваливай!» – сказал он и захлопнул перед мальчиком дверь. Чувство обиды и злости захлестнуло Оливера, он возненавидел богачей, купавшихся в роскоши, и которым было жаль дать несколько пенсов бедняку, их детей, получавших от родителей любовь и заботу, которым не нужно было выживать или мёрзнуть на грязных улицах Тиры – города, в котором Оливер жил до того, как попасть в приют, их дома с мягкими постелями и едой, в которых было тепло и уютно. В глазах защипало, и он припустился бегом, куда глаза глядят и остановился только тогда, когда споткнулся и растянулся на земле. С этого дня ненависть мальчишки только крепла, больше он не просил милостыню, а перебивался воровством и проституцией.
Джейн разделяла эту ненависть. Девочка рассказала, что когда она с матерью жила в маленьком городке Уикби, одноклассницы, те, у которых были более состоятельные родители, гнобили её, и обзывали «отбросом», за то, что у неё были старые изношенные платья и дырявые ботинки и даже хотели один раз засунуть её в помойку. «Отбросам место на помойке!» – примерно так скандировали девочки, пытаясь опрокинуть туда Джейн, но на её счастье, это увидела учительница, разогнала девочек и проводила Джейн до дому. Она ненавидела их. Ей тоже хотелось ходить в красивых платьицах, но денег еле хватало на еду. Ник же никого не ненавидел. Его сердце на это было просто не способно, поэтому он старался держаться от этих разговоров в стороне. Тео с Габби были шокированы шквалом обвинений против состоятельных людей, ведь они сами были из обеспеченной семьи. Брат с сестрой говорили, что не все богатые плохие, среди них есть порядочные люди, но друзья на это только фыркали.
Джейн с Габби переживали за Дору. Тео видел, как тряслась Джейн и как старалась не плакать, когда Педро Пуля домогался молоденькой негритянки на пляже, и когда вершилась судьба Доры, кем та будет в пакгаузе. И эта тревога передавалась его сестре. Габби от волнения сгрызла все ногти под корень, но ни одна из них не сказала Тео прекратить читать, хотя он, видя их состояние, настаивал на этом. Они горько плакали, когда Дора умерла от лихорадки, и мальчики как могли старались их утешить.
Когда Тео читал, как Педро Пулю посадили в клетку под лестницей, он словно ещё раз пропустил через себя все ужасы, которые он пережил в подвале. И хоть ему было невыносимо это читать, он прочитал, остальные же слушали молча и, возможно, друзья только теперь, читая о таких же страданиях Пули, всецело поняли, что чувствовал Тео, сидя в подземке. Они смотрели на него словно на героя, что парню, несомненно, льстило. Если Пуля грезил революцией, Тео грезил местью и знал, что ни за что не отступиться от этого. Книга оказалась тяжёлой для всех, но они нисколько не жалели, что прочитали её. Оливер высказался о том, что, если бы у него была возможность, он бы был среди революционеров. Как он говорил правительство и парламент загнили, чиновники творят беззакония, а обычные люди страдают и живут в нищете. «Вы думаете кто крышует Киллигана? Он же продаёт детей в рабство! И я уверен это всё и покрывает правительство!» – так говорил парень.
Несколько раз Тео хотел поговорить с Уэнди насчёт капитанов и, в частности, насчёт гомосексуальности, но всякий раз его что-то останавливало. Оливер же, не стесняясь в открытую, спрашивал об этом медсестру, и получил ответ, который в корне отличался от написанного в книге. Она сказала: «Будь с тем, с кем твоё сердце,