бразцовым постояльцем, и Старки почти забыл о его существовании, но как-то вечером жилец попросил разрешения воспользоваться небольшой лабораторией при аптеке. По его словам, он хочет опробовать новый краситель. Мистер Старки охотно согласился, но на всякий случай велел своему сыну Джорджу последить за жильцом через прорезь в ставнях.
Итак, юноша занял свою наблюдательную позицию. Вскоре мистер Смит вошел в лабораторию с не слишком большим, но, очевидно, очень тяжелым мешком. Вытащив оттуда куски серого и тусклого металла, скорее всего, свинца, он уложил их в тигель, под которым развел сильный огонь. Когда металл расплавился, Смит достал из кармана маленькую коробочку, заполненную каким-то красноватым порошком. Джордж увидел. как он смешал крупицу этого порошка с небольшим количеством воска и бросил получившийся шарик в кипящий металл, а затем спокойно сел в сторонке. Джорджу пришлось ждать не меньше четверти часа, пока мистер Смит не начал сливать дымящийся металл в изложницу. Юноша вытаращил глаза от изумления: металл был желтого цвета с зеленоватым отливом – иными словами, он был невероятно похож на расплавленное золото.
Затем алхимик – именно так следует его называть отныне – повернулся к ставням, за которыми прятался Джордж Старки, и сказал: – Входите же, молодой человек, если мои опыты вас заинтересовали.
Этот странный человек нисколько не обиделся на слежку и даже подарил хозяевам часть золота, полученного путем трансмутации (преобразования). Однако он наотрез отказался приобщить их к тайне своего искусства, а Джорджу, который проявил гораздо большую настойчивость, чем отец, сказал прямо:
– Друг мой, если Господь избрал вас, вы в должный срок овладеете его наукой, но если он в мудрости своей считает вас к тому не годным или же недостойным, то со стороны человека было бы сущим безумием вооружать такими познаниями невежду, способного нанести великий ущерб себе подобным.
В этом месте своего рассказа Старки поясняет: «Признаюсь, слова о божественном уроке сильно мне не понравились». Алхимик же, видя его досаду, добавил:
– Знайте, все мы связаны строжайшим обетом не выдавать тайну нашего искусства тем, кто мог бы с его помощью вовлечь мир в великую смуту. Адепту же, ставшему пусть невольным виновником последующих неизбежных бедствий, придется держать ответ перед Богом.
– Понимаю, сударь, – сказал Старки-отец. – Но можем ли мы по крайней мере узнать ваше имя?
– Меня зовут Эйреней Филалет[1], я – англичанин по рождению, гражданин Вселенной[2].
Книга первая. Герметическое искусство
Первое знакомство с алхимией
Это случилось суровой зимой 1956 года. Попав однажды в сильный снегопад, я укрылся от него в книжной лавчонке на улице Сен-Жак. Это был один из тех магазинчиков, где торгуют всякого рода оккультными сочинениями, посвященными магии, астрологии, гаданиям и алхимии.
Короче говоря, тут, на полке, где стояла литература по алхимии, я и увидел книгу, которая привлекла мое внимание. Привлекла, прежде всего, средневековым рисунком на обложке, а затем странным названием – «Двенадцать ключей философии» («Les Douze Clefs de la Philosophie»). И я решил купить этот томик – хотя бы ради того, чтобы не ронять себя в глазах хозяина лавки, который и так уже косо поглядывал на меня.
Должен признаться, первое знакомство с алхимией доставило мне сплошное разочарование. Предисловие г-на Эжена Канселье свидетельствовало об эрудиции, далеко превосходящей возможности таких неофитов, как я; сам же текст книги явно не соответствовал тому, что говорил во вступительном слове автор, монах Василий Валентин из ордена святого Бенедикта: «В предисловии своем, о пылкий друг искусства, подарил я тебе надежду изучить и познать самого себя; другие, снедаемые тем же огнем, обретут возможность открыть для себя свойства природы; а те ищущие, кто успел проникнуть глубже, овладеют искусством, краеугольным камнем и скалой, что дарованы мне свыше. Я покажу тебе, каким образом древние наши учителя воссоздавали Камень свой, полученный от Всевышнего, дабы применять его с пользой для собственного здоровья и наилучшего устройства в земной жизни».
Это звучало весьма заманчиво; однако дальнейшие рассуждения были столь темны, что я не понял в них ровным счетом ничего! Рисунки же, изображающие двенадцать ключей, – в художественном отношении великолепные, – были еще более загадочны, чем написанный мэтром текст. На них можно было видеть человеческие фигуры в роскошных одеяниях, животных, скорее сказочных, чем реальных, иногда инструменты, явно имеющие отношение к алхимии, например тигель или реторту. Конечно, г-н Канселье давал этой абстрактной символике свои толкования, но мне показалось, что они предназначены читателям подготовленным. Так, комментарий к первой фигуре начинался следующими словами: «Царь и Царица Деяния, то есть философские золото и серебро, изображены в спагирическом[3] смысле, в виде волка и большой ручки возврата[4] на чаше. Эта чаша и тигель в пламени ясно указывают на сухой путь, в котором очень большую роль играет тайный огонь».
Признаюсь,