Константинович, весело насвистывая мотивчик «Yellow submarinе», зажарил себе яичницу, насыпал в закипевшую турку две чайные ложки «Сантоса». Растворимый кофе Андронов считал бурдой для профанов.
Неторопливо и со вкусом позавтракав, Алексей Константинович развалился в кресле, дымя сигаретой. С улицы доносилось пение птиц, солнечные зайчики прыгали со стенки на стенку, на коленях мурлыкал пригревшийся кот.
И тут, разрушая всю благостность обстановки, раздалось призывное курлыканье мобильника. Это был хитрый телефон: его номер знали очень немногие люди, по пальцам перечесть. Коллеги, партнеры по бизнесу. Век бы их не видеть… И не слышать.
– Смольный на проводе. Да, я… А вы надеялись, что вам Николь Кидман ответит? У нее номер другой.
Некоторое время он молча вслушивался в крайне эмоциональную речь своего абонента.
– Ну и что мы имеем с гуся? – грустно спросил Алексей Константинович и сам же ответил: – С гуся мы имеем шкварки. Ах, не знаете, откуда это выражение? Читайте классику, милейший. Вот только не надо расписывать мне радужные перспективы и великие блага в будущем. Оно когда еще наступит. Пока же, в настоящем, блага как-то не просматриваются. Одни неприятности. Да, от вас. В том числе. Деньги? Я не Армия спасения, это вы меня с кем-то перепутали. Докажите, что это гм-м… нечто, тогда можно будет говорить об авансе. Хорошо. Через час, в Переверзевском. Но, учтите, если вы вновь притащите пустышку… Я оч-чень серьезно обижусь, а меня обижать не стоит.
Но вот ведь что интересно: закончив разговор, Алексей Константинович разительно переменился! Грустно-меланхолическое выражение с его лица словно ветром сдуло, напротив, сделалось оно напряженным донельзя, а в глазах загорелся хищный блеск, как у кота, подстерегшего жирную мышь. Он потер руки.
Конечно, может быть и пустышка. Очень даже может! А если… НЕ пустышка?!
Слегка подрагивающими от возбуждения пальцами Алексей Константинович набрал междугородный номер. Ему ответили почти сразу. Короткий разговор шел на хорошем английском языке.
…Этот переулочек, хоть и расположенный в самом центре города, был пыльным, грязным и неопрятным, точно метла дворника никогда не касалась его тротуаров и обочин. Всюду валялись пустые пачки из-под сигарет, окурки, рваные пакеты, тряпки, ржавые консервные банки, осколки бутылочного стекла. Из вытоптанной травы газонов торчали чахлые деревца. Серые бетонные стены пятиэтажек с рядами немытых окон навевали тяжелую тоску. Над дворами стоял густой помоечный дух и запах кошачьей мочи. И ни старичков, греющихся на солнышке, ни бабушек с внучатами, ни молодых мам с колясками, ни влюбленных парочек… Понятно: кому ж в здравом уме здесь прогуливаться захочется? Редкие прохожие спешат по своим делам…
Так что никто не обратил внимания на трех человек, остановившихся на углу Переверзевского и Трудовой.
Алексей Константинович всегда испытывал слабость к высококачественной и даже щегольской одежде. Вот и сейчас на Андронове был отлично сшитый костюм – не Карден, конечно, не Гуччи, но рядом с ним остальные двое выглядели несколько мешковато и затрапезно. Красная с искоркой рубашечка на Алексее Константиновиче была от «Тиффани», галстук идеально завязан и подобран в тон. Отличные летние полуботинки австрийского производства. И, как завершающий штрих, слабый запах очень дорогого бельгийского одеколона.
Двое других выглядели на фоне Андронова затрапезно: на высоком, мощного сложения блондине мятый костюмчик отечественного производства, на другом – джинсы со старенькой ветровкой.
Блондин протянул Андронову листок бумаги, тихо произнес несколько слов. Андронов недоверчиво хмыкнул, достал из кармана очки, несколько минут пристально всматривался в листок.
Затем он нервным жестом поправил очки, вернул ксерокопию блондину.
– Да. Скорее всего, – голос его стал взволнованным. – Что там, никаких сомнений! Но я должен…
Что именно он должен, осталось неизвестным. По всей вероятности, два человека, стоявшие рядом с Андроновым, догадывались, как Алексей Константинович завершит свою фразу, и один из них, невысокий коротко стриженный крепыш лет тридцати, не собирался дожидаться завершения. Он покосился на блондина. Тот чуть заметно кивнул.
Неуловимым движением крепыш выхватил из-под полы ветровки тускло блеснувший на солнце клинок, выкидной подпружиненный нож, поставленный на стопор, узкий и очень острый, и коротко, без замаха ударил им точно в сердце Алексея Константиновича. Тот сдавленно ахнул и умер, даже не успев осознать, что его убили.
…Многие потом никак не могли взять в толк: почему никто не заметил того, что произошло, не вмешался, не позвонил в милицию? Ведь ясный же день, переулок, пусть не особенно оживленный, но все-таки не на глухой окраине, а почти в центре города. И не то, чтобы полное безлюдье: и прохожие по своим делам спешат, и местные жители за окошками сидят, и так далее, и тому подобное…
Между тем все объясняется предельно просто. Во-первых, само убийство произошло стремительно, никто просто не успел обратить на это внимания. А, во-вторых, обращать внимание было, вообще говоря, не на что.
Убийца