аших издателей он ничуть не боится издавать МАЛЕНЬКИЕ книги. То есть небольшие по объему, но в прекрасных, высокохудожественных переплетах.
Но, наверное, не это есть самое главное достоинство Гойко Божовича. Помимо издательской деятельности (которая включает в себя и составление антологий), он прекрасный эссеист, литературный критик – что, в принципе, не удивительно. Главное – он совершенно замечательный поэт. Да, он пишет не совсем привычным для русского уха верлибром, то есть свободным, нерифмованным и не всегда ритмичным стихом. Иной раз мне кажется, что он мог бы высказать свои мысли – несомненно глубокие, философские, отмеченные осмыслением трагической истории своей родины и своего народа – прекрасной философской прозой, но… Проза такой глубины и серьезности требует некоторой сухости, отстраненности, многословности, эдакого академического взгляда со стороны. Но это не для Гойко. Не случайно в некоторых его стихах появляется образ человека, глядящего либо над водной гладью, либо с укрытой туманом высоты – взгляд человека, который видит опасные грани нашего бытия, переступив которые, можно или рухнуть в ад, или – спастись, выйти к светлому миру из нашего – чего там греха таить, страшного времени. И выразить все это можно только так – не сухой и глубокомысленной прозой, а рвущимися из самого сердца поэтическими образами.
И если идти дальше, то становится понятным: это и есть высшее выражение поэзии, поэзии, не скованной железными законами рифмы, размера и прочих, казалось бы, обязательных, таких привычных для нас правил стихотворного сочинительства. Поэзия Гойко Божовича – поэзия сердца и души, не скованная формальными правилами. Внимательно читайте и перечитывайте его стихи – и вам откроется очень многое.
Василий Соколов,
переводчик, литературный редактор серии «Сербика»
Как волна
Поднимались и падали голоса.
Словно приборы застольные звякали,
Доносясь до террасы, с которой
Все, что видели мы, стало явью.
И с которой мы с сыном
Сурово смотрели вперед, в тело города,
Будто в плоти его я открою
То, что прежде не видел ни разу,
Картины, причины всех голосов
И голоса всех причин.
Смех накатывал точно волна
Из глубин почерневшего моря
И исчезал, ничего не сказав,
Оставив надломанными слова:
«…это перед войной…»
«…мы теперь исчезаем…»
«…о, как мы устали…»
Вот и все, что он произнес.
Выход
Выход
Выхожу я в полуденный свет.
После дней, прошедших при комнатном свете.
Голоса, что меня вопрошали
Или доверчиво мне улыбались,
Заменились быстрыми звуками утра,
Которые сон изгоняют.
Так завершились два дня перемирия,
Что мы подписали почти без надежды на вечность,
Все-таки веря, что время позволит нам
То, чего мы хотим в этой жизни.
Наступает неделя, она важнее других,
Всех недель предстоящих,
Но она утеряла достоинство
В глазах предстоящего дня.
Рисунок
Устрашающий утренний мир морского залива,
Порт, налетевший на брошенные суда,
Тень, что попала в капкан отступленья,
Следы, что оставил матрос с потерпевшего крах корабля,
Или бог из давно всеми забытого древнего мифа,
Песок, смешавшийся с едким потом,
С энергией желез, уставших от жизни,
Лупа, забытая в спешке после пустой болтовни,
Книга, брошена после прочтенья под солнцем,
Открытая на странице,
Где дрема обрушила видимый мир,
Который вчера был еще таким новым,
А нынче бумага стала старше себя,
Древность, добытая в свежих раскопках,
Устрашающий утренний мир морского залива.
Пейзаж
Я сейчас бы рванулся
В пространство пейзажа из окна кабинета —
К смутным травам,
К деревьям, заснувшим в себе,
В мир, прикрытый смолой.
Это точно гарантию даст
На один единственный день,
Если я вдруг останусь там,
В последнем пространстве пейзажа.
Я найду себе место, которого здесь не найти.
Взгляд
Чтобы