веточек, видимый лишь вблизи, занавески подобранны тон, но с чуть более крупными цветами. Стол застелен не клеенкой, модной сейчас, а скатертью, темно синей, с кружевной окантовкой. Тикают тихо, на границе слышимости часы над столом. Так же едва уловимо шумит чайник, не электрический, а пузатый, металлически, из тех, что ставят на плиту, редко где сейчас встретишь такие. Вообще-то гостя окружает ватная тишина, но звуки так легко додумываются.
Ветер легким сквозняком врывается в форточку, чуть тревожа занавески, и ерошит белые кудряшки хозяйки, выбившиеся из-под резинки, стянувшей волосы в простой хвостик. Девушка выглядит совсем юной с этими мягко очерченными губами, чуть розоватыми щечками и ярко-синими глазами, светлыми бровями в разлет. Но гость знает, что она старше и уже дважды мама. Он случайно увидел двухъярусную кровать в приоткрытую дверь комнаты, когда проходил через коридор из прихожей в кухню.
Наверное, мальчик и девочка, погодки не старше семи лет, такие же светленькие как мама, решил для себя гость, хотя детей не видел, те спрятались от незнакомого дяди. А теперь, наверняка, выглядывают из-за угла, перешептываются между собой, прижимая губы близко-близко к самому уху, чтобы незнакомец не услышал их бесконечные: "А посмотри, какие…"
Можно конечно обернуться, что бы подтвердить свою догадку, но зачем лишний раз пугать и ломать такую интересную игру в шпионов. Ничего, сами осмелеют и выйдут. И гость улыбается девушке, а та понимающе в ответ, а потом поднимает взгляд над его плечом, и несколько мгновений с искрами смеха в глазах, любуется на своих чад.
Чайник легким посвистом напоминает, что он давно уже кипит. Девушка легко вскакивает на стройные ножки, одним плавным движением оказывается у плиты. С тихим щелчком выключатся газ, чайник еще какое-то время ворчит и шипит, чуть дребезжа крышкой, но вскоре успокаивается. Гость дергается помочь хоть чем-то, хотя бы чашки достать, но хозяйка останавливает его легкой улыбкой и покачиванием головы. Девушка открывает крышечку маленького пузатого глиняного чайничка, куда до этого успела насыпать заварку и пряно пахнущих трав, и заливает все горячим кипятком. Божественный аромат плывет по кухне, гостю кажется, что он растворяется в нем. Как давно, он уже и не пытается вспомнить, ему было так хорошо и спокойно.
Аромат и цвет наполняют чашку живым теплом, наверняка и вкус не уступает, но гость почему-то не прикасается к своему чаю, а хозяйка не настаивает, пьет мелкими глотками из своей чашки, бросая смеющиеся взгляды, то на гостя, то куда-то за его плечо.
Часы неспешно тикают, за окном медленно угасает день, и гость понимает, что пора уходить. Он знает, что если попросит, она разрешит остаться, но не хочет обременять своим присутствием. Будет еще время.
Девушка смотрит, как гость собирается в прихожей, накидывает лямки рюкзака на плечи, в глазах ее пропадают смешинки. Хотя она старается не подавать виду и так же улыбается, становиться понятно – ей грустно. Она была бы радо, задержись он подольше.
Гость, уже взявшись за ручку двери, оборачивается и забывает, что хотел сказать, две светлые головки выглядывают и тут же пропадают за углом коридора. Гость улыбается, поднимает руку в знак прощания, и, так ничего не сказав, закрывает дверь.
***
Сколько раз Марат велел себе, уходя из дома "молчуна" не оглядываться, хотя бы пока не отойдешь подальше. Тогда можно обмануться, а обманувшись в следующий раз проще вернуться, снова стать гостем.
Сегодня ему не повезло. На третьем шагу запнулся за ржавый детский грузовичком, потерял равновесие, взмахнул руками, и грохнулся на спину. Что-то жесткое в рюкзаке больно врезалось между лопатками. Шипя сквозь зубы от боли перевернулся, встал на четвереньки, поднял глаза, забыв, что не хочет видеть, и тут же зажмурился, отвернул.
"Не видеть! Забыть! – сам себе приказал он, но картинка упорно стояла перед глазами.
Черная изба, точно ее облизал огонь, но передумал и отступил, так и не разойдясь всерьез. Провалившееся крыльцо, навес и сгнившие столбики лежат справа. Крыша на месте, но вся в прорехах, сквозь самые большие видно небо. Дверь с облезлой краской и ржавыми подтеками у ручки. В окнах осколки стекол, ветер вытащил и треплет грязную тряпку, бывшую некогда занавеской, белой в голубой цветочек.
"Забудь! – почти взмолился он сам себе, – Забудь! Иначе она больше не откроет дверь, не выглянут из-за угла малыши…"
Всю оставшуюся дорогу до машины, спрятанной в овраге на краю поселка, он старательно вспоминал белые кудряшки и голубые глаза, одинаковые у всех троих обитателей дома, и гнал из памяти почерневшие бревна стен.
***
Кто такие "молчуны"? Откуда они взялись? Марат не первым и не последним задавал это вопрос, не находя ответа. Каждый раз вспоминалось, как впервые столкнулся с "молчуном".
В той своей прошлой жизни Марат просиживал штаны в офисе с девяти утра до шести вечера на давно наскучившей работе. Пятнадцать минут пешком до квартиры, в которой жил с родителями, ужин, общение в соцсетях, и несколько оставшихся часов на сон. И так изо дня в день – однообразно и серо.
Неудивительно, что когда