боится слов. Как собак или змей. Или пауков. Или полицейских. Или уколов. Да чего угодно. А она слова любит. Как трюфели. Как фисташковые орешки. Они то сладкие, то соленые, но всегда желанные. По крайней мере, она складывает из слов вкусные фразы. Строит из писем сказочные города, волшебные замки, кружевные мосты меж берегов непонимания. Люди рассказывают ей свои беды, она помешивает их в старой алюминиевой кастрюльке своей бабушки, в которой та давным-давно готовила варенье из ягод своего сада. Слова трансформируются в чистые ручьи и утекают во все стороны света к тем, кто их ждет очень или не очень или совсем не ждет. Но они все же прибывают к своим адресатам в конвертах, подогретых дыханием надежды на понимание, восстановление, возрождение отношений, чувств или тех тонких мостиков, которые почему-то рассыпались или вовсе и не существовали и теперь перекинуты с одного берега на другой ее фантазиями и умением соединять порой кажущееся несоединимым.
В конце прошлого века она посмотрела бразильский фильм “Центральный вокзал” и в начале нынешнего подумала, а почему бы и мне не попробовать? Ведь училась всю жизнь слаженно писать – должно же количество потраченных лет в качество жизни перерасти. Расклеила объявления по пути из дома до набившей оскомину конторы на другом конце Москвы, где помогала начальнику строить его миллионы и будущий дом в Лондоне своим тонким, неявным таким умением держать в абсолютном порядке его непонятные дела, зудящие телефонные звонки, взбалмошных клиентов, неопустошаемые чайные и кофейные чашки.
“Пишу личные письма”, – гласил постер. Первый интересующийся с сомнением осыпал ее вопросами, словно семечками из пакета “От бабы Нюры”. В итоге сдулся и попросил ее написать письмо своей бывшей, которую не видел пять лет да и не хотел увидеть вновь, но тяжесть расставания все давила, а объяснения бурлили на поверхности его жизни, словно пузыри на прокисшем и перекипевшем борще, который он забыл выключить при подогреве, когда внезапно новая красота пролетела мимо и увлекла его за собою в вечную кофейню. Борщ давно выкипел, кастрюля закоптилась, газовая плита взорвалась, дом сгорел, а он остался с кружкой недопитого холодного кофе, который уже просто не лез в горло.
Она приняла первый заказ легко, словно писала чужие письма годы. Клиент остался доволен. За ним появились другие. Мужчины и женщины. Молодые и зрелые. Захлебывающиеся и сдержанные. Ровные и истрепанные. Запуганные и задымленные. Она никогда не видела, не слышала, не встречала своих клиентов. Ни их, ни тех, кому адресовала письма. Все общение с заказчиками шло по электронной почте, где их голос, внешность и характер лишь угадывались в их подборе и комбинации слов, в ошибках или их отсутствии, в тоне и настроении текста. Автора послания она лишь просила заполнить опросник в отношении будущего адресата “своих” писем: возраст, пол, образование, профессия, темперамент, хобби, любимые книги, фильмы, музыка, все, что было известно, чтобы примерно она могла представить своего молчаливого и невидимого адресата. Одноразовые заказчики больше не возвращались, а какие-то невольно обращали ее в создателя целых произведений. Они присылали ей фотографии или сканы ответов на ее первые письма, и тогда писать далее становилось намного легче. Она была лишь связующим звеном, станцией, тем центральным вокзалом, где останавливались поезда-письма для заполнения своих вагонов новыми мыслями и эмоциями, их мыслями и эмоциями, но прошедшими сквозь ее голову и сердце, словно через депо. Платили пословно, всегда исправно, за исключением редких случаев исчезновения и неблагодарения, будь то финансового или словесного. Она прощала и забывала. Очередь из нуждающихся в ее навыке писать их письма удлинялась. Молва разлеталась, а вместе с тем усиливалась и ее занятость.
Иногда усталость и чужие печали утомляли ее так сильно, что она покупала бутылку игристого сладкого итальянского вина – именно сладкого, потому что от него ей хотелось танцевать и взлетать. Она выпивала бутылку за вечер, выкуривала пару мятных сигарет, а наутро не могла встать с постели из-за давления на ее голову чугунной плиты, отлитой за ночь в ее теле сахаром, алкоголем, углекислым газом и никотином. Таблетка не помогала, она знала, что боль не тронется с места до самого вечера, лежала пластом в затемненной портьерами спальне, в сотый раз клялась себе не пить ни капли и не погружаться глубоко и душевно в истории своих клиентов, хотя этот факт и делал ее работу столь востребованной. Она ничего не делала плохо, потому что плохо означало бы неуважение, в первую очередь, к самой себе, ну и ко всем остальным.
Звонила мама, деликатно осыпала советами, всегда одними и теми же, так как ее головная боль была одной и той же. Ей было не до советов, грубить маме не хотелось – от этого голове бы не полегчало – она просто терпеливо ждала магических шести вечера, когда боль вдруг улетучивалась. Как алкоголь испаряется из рюмки. В такие часы мама затрагивала тему необходимости замужества или хотя бы гражданского брака в ее-то далеко за тридцать, чтобы кто-то был рядом, но в своем близком и дальнем окружении она почему-то не влюблялась. Брезгливая по природе, она избегала чьего-то, даже случайного прикосновения к своему телу.
Подруги меняли парней в поисках своего единственного, делясь своим нарастающим опытом отношений, ощущений, откровений,