вздремнуть под кустом. Проснулся оттого, что кто-то стоит надо мной. Открыл глаза, вижу – Исролик, чудотворец еврейский из Меджибожа.
«Вставай, – говорит, – Грицько, мне помощь твоя нужна. Пошли».
«Не могу, – отвечаю, – стадо оставить. Разбредутся коровы, собирай их потом».
«Не разбредутся, – говорит Исролик. – Пошли».
И отправились мы на кладбище. Вокруг ясный день, только народу никого, словно мы в одном мире, а люди – в другом. В общем, разрыл я могилу, она еще свежая была, земля слежаться не успела, так что легко управился. Вытащил Мойшеле, а он точно живой, с румянцем на щеках, словно его пять минут назад закопали. Взвалил я его на плечи и пошел вслед за Исроликом. И ведь ни одна живая душа по дороге не попалась: ни человека, ни кошки, ни собаки, ни птицы – никого!
Пришли в лес, вырыли яму, положили Мойшеле. Камень надгробный уже под деревьями дожидался – видимо, Исролик заранее его приготовил. Как наладили могилку, твой дед и говорит:
«За то, что ты помог похоронить праведника, Всевышний одарит тебя долголетием. Перед самой твоей смертью, Грицько, навестит тебя мой внук».
Грицько поднял выцветшие глаза на ребе Боруха и, словно проверяя, оглядел его с ног до головы.
«Он тебя описал во всех подробностях, точно видел. Предупредил, что ты начнешь расспрашивать про Мойшеле, и попросил рассказать эту историю. А до той поры никому ни слова, молчок, только раз в неделю зажигать свечу на могиле. Пока горят свечи, – сказал, – будешь жить и ты».
Грицько тяжело вздохнул и прилег на лежанку.
«Устал я жить, устал. Если бы не поручение Исролика, с радостью бы помер, только оно меня тут держало. Теперь моя совесть чиста, могу и отдохнуть. Догорела моя свеча…»
Он прикрыл глаза и отвернулся лицом к стене. Ребе Борух встал и вышел из хаты. Хасиды последовали за ним.
Жизнь в деревнях с наступлением темноты замирала, и на Ставницу уже опустилась большая тишина. Воздух посинел, запели ночные птицы, мир наполнился шорохом шагов ночных зверей. Резкий ночной воздух холодил лица. Небо на западе еще багровело, но фиолетовая тьма уже властно вступила в свои права.
– Мойше, сын Амрама, – негромко произнес ребе Борух. – Проси за свой народ там, наверху, праведник Мойше, сын Амрама.
Надгробная речь сварливой жены
– Чтоб ты стал похожим на лампу. – Женский голос, доносившийся из приоткрытой двери, был неприятно визглив. – Днем висел, ночью горел, а под утро угас!
Члены правления недоумевающе переглянулись. Они пришли познакомиться с новым раввином и услышать такое никак не ожидали.
– Желаю тебе сладкой смерти, дорогой муженек, – неслось из-за двери. – Пусть тебя переедет телега с сахаром.
– Наверное, – вполголоса произнес парнас, глава правления, – кухарка раввина поругалась с мужем. Недостойно и не к месту. Надо положить этому конец.
Он прокашлялся, подошел к двери и решительно взялся за ручку. В небольшой комнате были только двое: человек в раввинской