. А у неё ведь три жизни! А еще в нем было полно всяких штучек: и лезвие, и открывашка, и ложечка, и даже маленькие ножницы. Я этими ножницами как-то в клубе во время киносеанса подравнял волосы одного пацана, который передо мной сидел. Загораживал пол-экрана и двигаться не хотел. Дрались потом… Что это был за фильм, я уже и не помню. Индийский какой-то. А ножик я позже где-то посеял. Тоже не помню, где…
Еще раз с Шурой мы встречались уже перед армейкой. Когда я на сборный пункт приехал. Мы с матерью у нее ночевать останавливались. Я пьяный был после проводов. Здорово тогда гудели, всей улице спать не давали. Да ошиблись на день. Приехали раньше, чем нужно.
В итоге протрезвел я не на сборном пункте, как все добрые люди, а у тети Шуры на квартире. А служить явился уже трезвый, как стеклышко. Хотя, признаюсь, был этому очень рад, потому что видел, как другие ребята подыхают. Нас там сразу в оборот взяли, парко-хозяйственный день устроили. Заставили из кубрика все кровати на улицу вытащить, с мылом отдраить всё: и кровати, и кубрик, а заодно взлётку и лестницу. А потом, конечно, нужно было вернуть кровати на место и восстановить порядок. Я тогда от такой армейской службы и по трезвому-то прозрел, не то, что другие, – с похмелья… И это еще только цветочки были.
Вот в принципе и все. Два раза помню. Ну еще она пару раз писала мне в учебку. Поддерживала меня, а то мне что-то там совсем кисло было. Короче, не знал я толком тети Шуры. Но, странное дело, мне почему-то казалось, что мы с ней очень похожи. И не только внешне. С этой стороны между нами действительно было очень большое сходство. Даже больше, чем между мной и отцом или братом. Они, конечно, тоже рыжие, но немного другие. Черты лица у них совсем не те – более открытые, какие-то солнечные. Лица круглые, глаза голубые и тоже круглые. Носы картошкой, волосы светло-рыжие, а веснушек почти нет. Антошки из мультика. Посмотришь на них, и сразу понятно – добрые и жизнерадостные люди. Да так оно и есть.
А у нас с теткой – всё по-другому. Лица узкие, лоб покатый, а брови кустистые и прямо нависают над глазами, отчего кажется, что мы угрюмые или сердитые. Это ощущение усиливается и глубоко посаженными темно-зелеными глазами. Что еще? Большой нос с горбинкой, а подбородок, наоборот, маленький. Все лицо в веснушках. И густые вьющиеся рыжие волосы. Такой вид вызывает недоверие. Кажется, что мы постоянно хмуримся или недоверчиво щуримся.
Подобная внешность, надо сказать, далека от идеала красоты. Но я-то хоть мужчина… И то с противоположным полом вообще не складывалось. Не очень-то хотели девки со мной встречаться. Так, пара-тройка интрижек. И то по пьяни. Без обязательств и продолжений. Еще любовница у меня была – подруга сестры. Замужняя. Она меня старше лет на десять. Навсегда запомню наш первый поцелуй. Этот привкус, как будто облизываешь гильзу от калаша… А все из-за металлической коронки и пристрастия к папиросам. Хотя, я сейчас думаю, довольно насыщенная личная жизнь у меня была. Интересней, чем у некоторых.
А вот тетя Шура с такой внешностью вообще не очень привлекательная была как женщина. Что называется «на любителя». И такого любителя, кстати говоря, не нашлось. Поэтому, наверное, всю жизнь она одна и прожила. Ни мужа, ни детей.
Но, что я хочу сказать. Помимо внешности у нас с Шурой и внутренний склад был очень схожим. По крайней мере, мне так казалось. И, хотя мы с ней практически не общались, это ощущение было очень стойкое. Для этого хватило одного только небольшого разговора. Он произошел, когда мы останавливались у нее перед армейкой.
Мать тогда вымоталась, бегая со мной целый день. И спать легла. А я не мог уснуть. Днем дрых с бодуна. Плюс волнение. Все-таки назавтра в армию идти. Страшно! Тогда еще дедовщина была жуткая. И война. По телеку то и дело показывали трупы, обстрелы, засады, отрезанные головы…
Сижу, в общем, на кухне, курю, а на душе паршиво так. Прямо хоть в петлю лезь. И тут тетя Шура заходит, молча чайник ставит греться, а потом вдруг включает проигрыватель пластиночный. Я еще подумал: «Кто на кухне проигрыватель держит?», – а потом понял, что там ему самое место. У нее ведь и кухня, и зал – всё в одном помещении. Я тогда это оценил. Всё равно половину дня на кухне торчишь, почему бы не делать это на диване, да еще под качественную музыку?
Из пластинок Шура выбрала самую неожиданную – Тома Вейтса. Ума не приложу, откуда она ее откопала. Я тогда даже не знал, что такой музыкант есть. И музыку такую вообще ни разу не слышал. Она была ни на что не похожа. Особенно на то, что могут слушать русские женщины в таком возрасте… Сколько ей тогда, кстати, было? Наверное, ближе к шестидесяти. Бабуля уже. У них с отцом большая разница была.
Ну Том Вейтс зажег. В самое сердце тетка попала. Я вообще-то другую музыку любил – Кино, Сектор газа. И, может быть, при других обстоятельствах, я на Тома Вейтса вообще бы не повелся. Но той ночью, на кухне, в центре Владимира, в шести часах от кирзовых сапог и в тридцати километрах от дома, под чай и сигарету, под тоску и отчаяние, эта пластинка зашла на ура. Сразу как-то осознанно стало все вокруг. Музыка очень удачно заполнила пустоту.
Шура села рядом, также молча закурила, а когда чайник закипел, молча встала, заварила чай с мятой и налила мне чашку. Так мы сидели, курили, пили чай и молчали. Слушали