Еда. Надир Юматов

(он же – муж и папа) с нетерпением дожидался десерта:

      – Ну, долго еще там?

      – Сейчас все будет – по монашеский смиренно, но все же с упреком ответила Марфа, едва успевая обслуживать мужа – сахара сколько?

      – Давай 4 на этот бокал.

           Она сыпанула 3 ложки (все равно не поймет), звонко размешала, и поставила бокал на поднос, между блюдцем развернутых конфет «му-му» и тарелкой треугольных пышек. Поднесла к столу, и подала Николаю.

      – А варенье?

      – Только вишневое осталось. Малину вчера Римка доела.

           Николай помотал головой (он не любил вишневое). Марфа села рядом, втянула губы и с задумчивым видом, сложила руки на стол.

      – Хочешь что-то сказать? – без всякого интереса, спросил Николай, и отхлебнул горячего чаю.

      – Да… – неоднозначно протянула Марфа.

      – Ну, говори-говори.

           Посмотрев на жирные усы мужа, в которых увязли кусочки жареного лука и крупинки чего-то белесого, она спросила – ты будешь еще суп или картушку? – при этом выразив интонацией, незначительность вопроса.

      – Ой, нет – но тугодум Николай, этого даже и не понял.

      – Я тогда уберу, а то – вдруг кто-то придет.

      – Кто?

      – Да кто угодно, я вообще говорю…

      – А, да – убери.

           Марфа встала, сложила в стопку пустые тарелки и блюдца.

      – Рима! – внезапно крикнул Николай.

      – О господи! – схватилась за сердце, Марфа – че так орать? – и подошла к раковине. Залязгала посуда.

           Тут, в одной только ночнушке, приковыляла взъерошенная Рима, и оголтело расчесывая глаз, остановилась в проеме.

      – Звали? – спросила сквозь зев.

      – Да, доча – твердо сказал Николай – давай прихорашивайся и – марш в магазин.

      – Опять?

      – Снова.

           Одним, возмущенным движением, Рима развернулась на 180 градусов, надула щеки, и  подчеркивая топотом свое недовольство, отправилась в комнату.

      – Что нам надо? – спросил Николай.

           Марфа отложила напененную тарелку, стряхнула в кастрюлю руки, и обтерла их об халат. Открыла антресоль, достала ручку с блокнотом, передала Николаю:

      – Записывай – и села за стол.

      – Так.

      – 3 десятка яиц…

      – Так.

      – Майонез…

      – Сколько?

      – Ведерко пусть берет.

      – А не много?

      – Да, чтоб уже на месяц.

      – Ладно, дальше.

      – Лука килограмм…

      – Ага.

      – Печенье…

      – Какого? Сколько?

      – Разного пусть берет…

           И так далее, так далее. Николай остановился писать только на половине второй стороны листа, потом вырвал его и передал жене, а та сложила список в три раза и передала как раз только что вошедшей дочери. Рима была теперь расчесана, накрашена, в черной блузке с длинным рукавом, заправленной в синие обтягивающие джинсы и в невероятно бодрой форме, словно собралась лететь в космос. Ее стиль одежды говорил, что девушке всего лишь 16.

      – Вот возьми. Если не хватит, пускай тетя Таня запишет на папу. «До зарплаты», скажешь.

      – Хорошо, а – перед тем как развернуться она вдруг вспомнила – можно я возьму шоколадку? – и аккуратно добавила, глядя на отца – себе.

          На мгновенье образовалась тишина. Марфа замерла перед раковиной, навострила уши. Николай одномоментно перестал чавкать, и посмотрел на дочь испытующе: