остановилась. Представитель опекунского совета вылез из нее, напоследок обратившись ко мне и выразив надежду, что я буду послушным мальчиком и всегда буду благодарен госпоже Шмерц за то, что она взвалила на себя непосильный труд по моему воспитанию. А мы поехали дальше. Через какое-то время кучер остановил лошадей перед неприметным двухэтажным домом. Через минуту из дверей выскочил слуга, помог нам выйти из кареты, забрал багаж, и вскоре мы, поднявшись на второй этаж, вступили в квартиру господ Шмерцев. Здесь мне предстояло провести два самых грустных и одиноких года моей жизни.
Квартира занимала весь второй этаж. Сколько в ней было комнат, сказать не могу. Мне выделили маленькую комнату, в которой из мебели были только кровать, шкаф для одежды, маленький столик и стул. Слуга занёс чемоданы с моими вещами, и в комнате сразу стало очень тесно. Когда стали распаковывать вещи, оказалось, что там была только одежда. Ни одной игрушки, ни одной книжки. Уже потом Микельс рассказал мне, что все "лишние вещи" госпожа Шмерц выбросила из чемоданов.
Слуга поместил мою одежду в шкаф и удалился. Я остался совершенно один. За время долгой дороги я устал, поэтому прилёг на кровать и, кажется, заснул.
Проснулся я от того, что надо мной стояла госпожа Шмерц. Она теребила меня и ругала за то, что я в дорожной одежде улёгся на кровать. Она сказала, что я плохо воспитан, если так поступаю. Потом она сказала, что через полчаса будет обед и велела слуге помочь мне переодеться и привести меня в столовую.
Надо сказать, что все комнаты в квартире Шмерцев были какими-то неприветливым и мрачными. Тяжёлые бархатные портьеры были всегда наполовину задернуты, и в комнатах царил полумрак. Резная старинная дубовая мебель была покрыта темным, почти черным лаком. Такими же были панели, которыми до половины были обшиты стены. Пыльные ковры тусклых расцветок довершали картину.
Я вступил в довольно обширную столовую с длинным столом посредине. Во главе стола сидел какой-то толстяк. Лица его я не видел, поскольку оно было заслонено газетой, которую толстяк внимательно читал, и от которой и не вздумал оторваться при моем появлении.
– Дорогой, – непривычно нежным и робким голосом обратилась госпожа Шмерц к своему супругу, – это Рольф Вундерстайн – тот мальчик, которого мне поручено опекать.
Ворчание, раздавшиеся из-за газеты, могло бы принадлежать очень раздражённому и недовольному своею жизнью цепному псу.
– Рольф, – повернулась госпожа Шмерц ко мне, – это мой супруг, господин Шмерц. Он занят очень серьезными делами, поэтому его нельзя отвлекать болтовней и прочими выходками. Кроме того, господин Шмерц часто страдает головными болями, которые могут усилиться от громких звуков, беготни и тому подобного. Прошу про это никогда не забывать.
Обед прошел в полном молчании. Лица господина Шмерца я так и не увидел. Он продолжал читать свою газету до тех пор, пока по распоряжению госпожи Шмерц слуга не увел меня в мою комнату.
В последующие дни обеды проходили точно так же. Несколько раз, когда я, забывшись, произносил