орошим мальчиком,
Зная дозу и края,
С надписанным на щиколотке браслетом,
В городе не в том, а в этом.
У Вас, кстати, с этим мальчиком
Немного общего –
Я.
Я Вам сейчас расскажу, как он щурится,
Когда нежится,
Как сгоняет боль.
Он радуется мне лю-бой.
Его ещё не учили слову «люболь»,
Но он уже помнит номер дома и улицу
И ещё помнит, как быть собой.
Спите? Я тоже конечно нет.
Тогда ещё немного о нём на грядущий сон.
Знаете, он
Совсем не пьёт рыжие из стеклянных.
А я – постоянно.
Это дезинфицирует раны
И тренирует сосуды,
Пробуждая сюжеты, силы.
Знаете, он такой красивый,
Что можно и обойтись
Без падений,
Оставив высь,
Оставив даже и Вас,
Громоздкий Вы мой девайс.
Не обижаетесь? Хорошо. Тогда спите.
Разница во времени – у вас Питер,
Я же в любом случае южнее –
То есть ниже, нежнее.
И звоните, рассказывайте,
Как Вы там с нею?
Или один? Налегке?
Пока.
Ок?
Дедушка
Дедушка, у меня всё хорошо.
Я вожу машину, не превышаю скорость,
Стою в полный рост, пою во весь голос,
Пишу стихи, думаю сдюжить повесть,
А из всех путей выбираю линии взлётных полос.
Дедушка, мне совершенно не о чем печалиться.
Меня всегда любили люди и живность.
Я не убавляла ни в молоке жирность,
Ни к жизни жадность,
Ни к пустоте тягу, когда она подползала.
В люстру со сцены пустого зала
Я пялилась искренне до аншлага.
Дедушка, я всё, ну почти всё,
Делала во благо
Или в его видимость.
Знаешь, я даже и с Ним
Не виделась.
Потому что клялась жить правильно,
Дури выше.
Дедушка,
У меня ничего не вышло.
100
Этот век
Вам к лицу,
Как загар.
Как дожди – лобовому.
Как водке – сегодня не буду.
Этот век – реверанс всем минувшим доныне эпохам.
Этот век издевательски пуст с точки зрения чуда.
Он не терпит уныний и драм.
(Не кричи, если плохо)
Этот век, нам из ядерных рук раздающий блэкджеки,
Не простит, если там выпадает немного за тридцать.
Этот век Вам к лицу.
Вы как будто бы свой в этом веке.
Как и в прошлом,
Вас хочется так, что нельзя не влюбиться.
И когда медсестра, наплевав на Хароновы сборы,
Вам запрячет глаза под пронзённые холодом веки,
Вы уснёте.
И будут к лицу Вам лампады,
И насквозь прозвонившие воздух соборы,
И земля, по которой и я прохожу до упаду
И проснусь, как всегда, возле Вас, – в новом веке.
Ты не выспался
Ты не выспался.
Уголки рта – костыли для мешков подглазных –
работают на все тридцать два.
И приветственный делаешь жест рукой:
Здравствуй, пыльная, наглая Москва.
Тут же и полицай. Без здрассьте, без страсти:
– Здесь не курят.
– Так вокзал дымится от вэйпов и айкОсов!
– Эти можно. А ваши – только вон там, у кассы.
Вообще-то дайте и мне папиросу.
Задолбала пластмасса.
И вы с ним стоите, всеми не замечаемые, на виду,
Смолите, делитесь жалобами, всякой фигнёй,
Тушите, прощаетесь не за руку – кругом ковид.
Надо в такси, и в центр, и надо искать еду,
Чтобы не есть потом на встрече, а делать какой-то вид,
Соблюдать приличия правила,
держать марку, понт наводить.
– Блин, девушка, куда вы идёте?
Кто