винища, которое я отродясь не пью. Мамка меня за ухо и в сортир, а там… пиздец, канализация. Все в воде, в говне и грязи. В ванной валяется уличный толкан, разбитый к хуям. Из трубы еще говно течет, а эти два долбоеба скалятся и на меня пальцем показывают. Мол, Олежа пришел домой пьяный, разбил толкан и попытался новый поставить.
– Гонишь! – недоверчиво произнес Кир, подливая и себе вина. – Блядь, мы ж видели их. Их даже спрашивать не надо, любую хуйню смело вешай и будешь прав.
– Хуй знает. Мамка всегда им верит, – почесал лоб Балалай. – Меня тогда из дома на неделю выгнали. У братанов с Речки кантовался. А как деньги закончились, так сразу обратно позвали. Но это хуйня, пацаны, отвечаю. В школе вообще пиздец был. Покупают, значит, в августе одежду нам. Новую. Типа, чтобы в новый учебный год при полном марафете, бля. Взяли нас троих родаки и на рынок к гукам потащили. Те сразу налетели, защебетали что-то по-своему, шмотки суют под нос и вокруг долбоебов этих вертятся. Я с папкой рядом курю и жду своей очереди. И чо думаете?! Шмотье купили только этим пидорасам, а мне мамка прямым текстом сказала, что в старом от братьев похожу. Я ей в ответ, что деньги-то мои, на рынке вагоны грузил с пацанами все лето, а она нахуй послала и все. Папка только плечами пожал и за ней поплелся. Вы, блядь, видели их штаны? Я ж обмотаться ими как Цезарь могу, и то лишнее останется. Короче, я к братанам, мол так и так, послали меня нахуй. Они в ответ предложили металла напиздить с завода, ну я и согласился. Хоть шмотье купил и то радость. Теперь половину отдаю им, и хватит. Один хуй на кретинов все потратят, а мне хуй, как обычно.
– Блядь, Олег. А чего ты не свалишь? – фыркнула Ирка. – С такой родней, да ну его нахуй, не?
– Так-то да, Ириш, но родня это, – Олег загадочно улыбается и делает глоток вина. – Если не я, то они по миру пойдут. Эти два дегрода без родителей сдохнут сразу. Только и могут, что на бабок в подъезде дрочить, да хуйню всякую с улицы таскать. Да и батю жалко, нормальный он, хоть и синячит. Он всю жизнь угробил, чтобы нашу банду содержать, а тут, если один останется, мамка ж его сожрет. Короче, запутанно все это. Не вникайте, а то крыша съедет, точно говорю.
Но семейка не смогла помешать Олегу закончить музыкалку по классу гитары, да и на его выкрутасы после школы стали смотреть куда лояльнее. Понимали, что если передавят, то хуй им, а не деньги. Мы же не понимали его странную любовь к родным. Его унижали, оскорбляли и издевались над ним, как хотели, а он их любил. Просто любил. «Потому что родня», – как он любил повторять время от времени, если Кир снова поднимал эту тему.
– Ему очень больно, но он скрывает это, – сказала как-то Лаки после очередной лиричной исповеди Балалая. – И всегда будет скрывать.
Олька Лаки пришла в нашу компашку через месяц после Балалая. Единственный лучик здравого смысла среди кучи разномастных обалдуев. С ней я познакомился в клубе «Шесть семерок», который находился в центре и считался заведением для мажоров.
Меня и Кира туда пригласил Слепой Пью, один из общих знакомых по неформальским тусовкам.