поведение королевской особы вряд ли утешит разбитое сердце Вилли. А между тем он и не думал вести любовницу под венец, – продекламировал Холмс.
Я покачал головой.
– Что ж, Уотсон, – продолжил мой друг. – Подобная концовка – сладкая, но с ложкой дегтя – пришлась бы по вкусу Роберту Льюису Стивенсону, но вам и этого показалось мало! Вы утверждаете, что единственный в мире сыщик-консультант оказался во власти чар этой леди и он – то есть я – тоскует из-за ее отсутствия и мнимой гибели. Браво, Уотсон! Вам бы пьесы писать. Эту, например, озаглавьте «Элоиза[1] и Холмс».
– Смейтесь-смейтесь, но вам все-таки досадно, что этой женщине удалось вас перехитрить, – поддел я.
– В одном отношении король Богемии был прав: у нее железный характер. Признаюсь, мне понравилась наша схватка. Позволю, однако, заметить, что она окончилась вничью. Если Ирен и победила, то с весьма небольшим преимуществом. Кроме того, – длинными гибкими пальцами Холмс поднял с приставного столика тяжелую золотую табакерку тончайшей работы, – результаты расследования привели его величество в такой восторг, что он не только отблагодарил вашего покорного слугу золотом, но и прислал этот чудесный подарок. А нежные чувства, на которые вы намекаете, отнюдь не являются причиной моих попыток развеять тоску. Я склонен думать, что это у вас на уме одна лишь романтика. Не вы ли, между прочим, прятались у окна, тайком разглядывая мисс Морстен, после того как та нанесла нам визит?
– Откуда вы знаете, Холмс? Вы же тогда ушли вместе с ней.
– Я заметил вас с улицы, дружище. – Он продолжил, не давая мне возразить: – И, кроме того, дел у меня предостаточно. Посмотрите на мой стол. Сколько на нем писем! Некоторые из них прислал французский сыщик Франсуа ле Виллар. Я помогаю ему разрешить одно каверзное дело, связанное с завещанием[2]. А он, в свою очередь, переводит мои скромные монографии на французский язык.
– О ваших расследованиях пишет кто-то еще? – ревниво поинтересовался я.
– Не переживайте, дружище. Никто, кроме вас. Вы, если можно так выразиться, единственный, чьему перу принадлежат рассказы о моей работе. Однако я и сам кое-что написал. Монографии по интересующим меня вопросам: описание ста сорока видов табачного пепла, методов изучения следов, товарных знаков ведущих шляпных мастеров, кодов тайного международного сообщества самых хитроумных преступников, загадочной истории карманных часов, которые откроют зоркому глазу куда больше, чем простой ход времени… Впрочем, Уотсон, я вас совсем утомил. Несомненно, я несу весь этот вздор лишь потому, – сыщик лукаво прищурился, – что в душе моей произошли необратимые изменения, а любовные страдания превратили меня в чудовищного бездельника, так что понятия не имею, за какое дело мне стоит взяться.
– Довольно, Холмс! – перебил я друга и снова уткнулся в газету, словно она могла уберечь меня от его безжалостных