о зверья, какого сейчас уже на свете не водится. В стороне от дороги лесные разбойники кричали петухом, чтобы путники думали, что там жилье и спешили прямо к ним в руки.
А если не было здесь леса, значит, была степь больше, чем море. Ходили по степи дикие быки – туры, – каждый высотой со слона. Три недели можно было идти и так и не встретить человека, разве только увидеть дым от палаток кочевников, которые никогда не селятся на одном месте, а поживут, погрузят палатки на тележки и покатят дальше.
А не степь и не лес, тогда стоял тут терем деревянный. Над входом была вырезана голова петуха, чтобы не влезли злые духи, под крышей и над окнами красовались деревянные солнышки, берегшие дом и его обитателей от голода, бед и болезней.
Было это тысячу лет назад, когда жив был богатырь Илья Муромец. И все другие богатыри совершали тогда свои подвиги и сходились на пир и отдых за столом у великого князя Владимира Красно Солнышко. Что теперь написано в книжках, тогда было правдой. Больше всего боялся народ набегов степных кочевников, которые, грабили города, жгли дома и уносились обратно в степи. Страшнее кочевников был только Змей Горыныч, воровавший из деревень красных[1] девиц.
Во всяком деле надо было просить помощи у разных богов, которых скрывалось в природе великое множество. Хорошее было время.
––
[1] В древности слово "красный" означало не только цвет, но еще значило "красивый, прекрасный"
––
Люди тогда сами придумывали детям имена. Если хотели, чтобы мальчик стал сильным, называли его Медведем или Вепрем (диким кабаном). Если желали девочке легкого, веселого нрава называли Веселой или Смеяной. Могли назвать Всеведом – чтобы умным рос и много знал. Чтобы получил славу большую, овладел ею – называли Владиславом. Если малыш не спит, верещит и хнычет – будет Верещагой или Звонилом. Если просыпается раньше всех – Будила. Если третьим родился – Третьяк. А если малютка балуется слишком много, то могли и Безобразом назвать. Были и такие имена: Курнос, Копыто, Ухват, Лягушка, Кляча, Невежа, Злобыня, Недомысл.
Имя у Веприка было хорошее: большое и сильное, – но сам он пока на вепря, дикого кабана, не очень был похож: тоненький, светловолосый – весь в мамку, а не в силача-отца.
Веприк сидел на медвежьей шкуре, грелся на позднем осеннем солнышке и глядел на батяню, который кривлялся перед детьми, рычал, раскачивался: изображал, как убивал медведя. Медведь этот, огромный, черный, был баловень: полгода безобразничал вокруг деревни: драл у людей коз и пугал коров. Пришли люди к веприкову батяне: что ж ты, Тетеря, сидишь, как неродной, зловредный зверь твою деревню разоряет, давай собирать охоту.
Есть в деревне и другие охотники, конечно, но против веприкова батьки они, как те козы против того медведя. У Тетери и отец был охотником, и дедушка, а прадед тот вообще в лесу жил в земляночке. И весь их род, говорят, из леса пошел. Такое раньше случалось: рассердились лешие на одного из своих и наказали его, выгнали к людям. Или заметил молодой лешак красну девицу и увязался за ней в деревню. Вот и зовут теперь всю Тетерину родню Лешаками. У Лешаков ребята все даже говорить поздно начинают, а пять лет только рычат по-звериному да чирикают, как птицы.
А про Тетерю люди говорят, что в лес он идет, белок не бьет: рыси ему белок сами приносят, оказывают уважение. Сколько хочешь несут – и белок, и зайцев, и соболей, и фазанов. И на рысей он капканов не ставит: кабаны за него рысей добывают и на санки Тетерины складывают. И на кабанов ямы с кольями не роет: медведи ему кабанов ловят. Правда или нет, а без полных санок веприков батька никогда домой не возвращается. С ним, если кто поссорится, начинает его дразнить: Тетеря, да ведь ты колдун, вредный человек, колдуешь ведь, скажи по совести… А как что случится, так разговор сразу другой: чего сидишь, как неродной, вставай Тетеря, спасай деревню…
Тетерев на медведя пошел, но больше с собой никого не взял. Велел не мешать. Взял острую рогатину, ночью ушел, рано утром вернулся с добычей. Ничего удивительного.
Дед его и без рогатины обходился. Как увидит мохнатого, давай с ним обниматься, пока не раздавит.
Батяня все показывал, как он к баловню за деревьями подбирался, а тот мордой водил, не мог никак понять, что за беду ветер носит. Веприк язык прикусил, чтобы не смеяться: большой уже, девятый год, сам охотник. Зато сестренка Дуняшка хохотала вовсю, хотя и не понимала ничего. Смешной татка. И ребята другие смеялись, и все соседи.
Веприк перевел взгляд с батяни-скомороха на холмы за деревней: высокий, повыше и тот, на котором лес. С другой стороны от деревни тоже был лес, но неинтересный: березовый, светлый, только девкам ягоды собирать. А дальний лес – вон он, на пригорке, как на гуслях нарисованный: летом – зеленый, осенью – пестрый, зимой – белый с черным, весной – прозрачный, красноватый, с зелеными елками. Туда только за настоящей добычей и ходить.
Батянька его в лесу многому уже научил. Хорошего охотника сразу, как родился, учить надо, чтобы хороший был. Человеку в самом начале много дается: ум у него человеческий, нюх – как у щенка, слух – как у лисенка, шкура, как у медвежонка, а сердце – как у вепря, отважное. А пока вырастет