но, когда темнеет, и я закрываю окно, он выползает, устраивается на стене своим суставчатым хитиновым телом—Квазимодо. Впрочем, задние его ноги остаются на рулоне. Я осторожно тяну штору, сверчок переступает. Мы вдвоём крутим рольштору.
Этот совместный труд напоминает о том, что кому-то петь, а кому-то сопеть. Приходит ночь.
Шмелёвское лето
Я часто думаю об Иване Сергеевиче Шмелёве.
Наверное, Сергейково к этому располагает, такое моё маленькое Лето Господне: и Лавра, и Хотьково, и Радонеж, и Софрино, и Талицы, да мало ли ещё чего.
Поселилось это светлое чувство таинства и греет ласково, вот и август благостен.
Любопытные гладиолусы
У телевизора, в гостиной второго этажа в дымчатой напольной вазе стоят огромные хлысты гладиолусов. Широко открытыми глазами смотрят на Олимпиаду в Токио, как час назад смотрели на Хотьков монастырь, где и были куплены.
У двоих розовых глаза только открылись, а третий, сочно красный – уже на пути к Аргусу. Цилиндр вазы, цвета раухтопаза, почти морион, приятно оттеняет их тёплое свечение.
Показывают большой парный теннис, женский, и кажется, что и они сейчас ойкнут, распахнув свои розовые глаза, и я смеюсь их румяному любопытству.
Дмитров
От Сергейково до Дмитрова 20 минут спокойной езды. Мы проезжаем Лавровки с ближайшим к нам сельмагом, двухэтажную жёлтую деревянную школу в Костино, их Тихвинский храм ярко – голубого цвета (рядом синяя деревянная почта) и на развилке сворачиваем налево, по указателю —Дмитров 12 км. Дальше горки и повороты, повороты и горки, и вот уже круговая развязка на въезде в сам город.
Сегодня мы не в «Ленту», сегодня мы – в «Статус», к ЛОРу, с Жориным ухом. Медицинский центр рядом с Большим гнездом театра, на ул. Минина, 12. Улица Минина, как змея, кусающая свой хвост, идёт сплошным кругом, с односторонним движением и выходит к Борисоглебскому монастырю. Борис и Глеб в полном боевом облачении, с копьями, на конях уместились на одном постаменте в скверике, у монастырской стены. На пешеходном переходе стоит оранжевая поливальная машина, и водитель из шланга поливает цветник.
Поспотыкавшись на выкрошившейся плитке (вот куда б московскую то пустить, как не в одной стране живём), заходим в монастырь. Кучка народу у источника, другая – у часовни Святого духа. Впереди огромный цветник из выгоревших на солнце пионовых кустов.
Среди них странный куст с цветами похожими на горящие головешки: чёрная толстая трубка красная на конце. Не цветы, а гремучие змеи.
По улице Лиры Никольской, бывшей Борисоглебской, спускаемся к Кремлю: музыкальная школа со скрипичными ключами на решётке забора. Но Лира – это не про музыку. Калерия Никольская, которая родилась в Дмитрове в семье врача, была единственной девушкой-подрывником в партизанском отряде Ковпака.
Лира приводит нас на улицу другого подрывника – князя революционера, видного теоретика анархизма, товарища Кропоткина, который, в виде памятника, сидит на лавочке в бороде и шубенках(коротких валеночках) за кафе «Талисман».
Рядом двухэтажная веранда кафе «Вишневый сад» вся в цветах, битком набитая кофеманами, по кругу перед ней, не доходя до земляных валов Кремля, гуляют бронзовые горожане прошлого столетия.
Вообще памятники Дмитрова смело идут в народ, прямо, как в своё время, Михал Сергеич. Вот и основатель древнего Дмитрова князь Юрий Долгорукий шагает по площади навстречу Ильичу на постаменте, и уже у обоих протянуты для приветствия правые руки, но их разделяет купол фонтана, в который сегодня Илья-пророк бросил камень.
Бабушка так говорила: придёт Илья-пророк, кинет камень, нельзя купаться—вода холодная. Впрочем, местные гвардейцы смело идут в фонтан, 2-ое августа, день ВДВ.
Мы с Жорой долго решаем идти к кафе внутри Кремля, там жарко и за золотом Успенского собора синеет заходящая гроза, или снаружи, где в сквере искупавшиеся продолжают праздник. В конечном итоге мы забираемся на поросший зеленой травой вал, где тянет ветер, летают самолёты и птицы, и видно далеко окрест, в частности, что на веранде «Вишневого сада» нет ни одного пустого места.
Мы садимся на траву и ждем. Кафе «Талисма» тоже начинает выносить на улицу столики, мы спускаемся с наших высот и обретаем кров и пищу. Но любая радость недолговечна. Добравшаяся гроза с треском разрывает небо над Дмитровым, приходит полиция, правда, пообедать. Мы все спасаемся внутри кафе, под немолчное бубнение и вскрики рации.
Белка
Летняя кухня стоит на самом краю сергейковского участка, дальше только калитка, ведущая в лес. Правда, здесь нет собаки Баскервилей, и мы тут не курим сигар на склоне дня – здесь живёт белка.
Любое перемещение в данном квадрате сопровождено её тревожным цоканьем, с ней бельчонок. Он таится на чердачке летней кухни.
По утрам и ближе к вечеру из длинных окон кухонной столовой видно, как белка-мать скачет по кустам