попадаю в кислый ряд С, жена соответствует В.
– Займу нам у окна! – всасываемая потоком, кричит она мне и превосходит самою себя. Места и у окна, и у туалета.
– Всё в одном! – радуюсь я, поглядывая на стюардессу-гаитянку в синеньком фирменном сарафанчике, лицом похожую на Боба Марли, а формами напоминающую Наоми Кэмпбелл.
Впрочем, Боб Наоми не конкурент.
Пять часов лёта обещают быть любопытными.
Летим. Справа спит жена. Слева сухонькая седовласая американка ковыряет карандашом судоку.
За спиной то и дело истошно взрывается ватерклозет. Жизнь кипит. Я в серёдке.
– Эскьюз ми, – обращаюсь к соседке, и та пружинно вскакивает.
Уже в пятый раз, но всё так же прытко – с улыбкой и без мата.
«Наверное, йога, – думаю я. – Точно, йога!»
– Впрочем, ноу, – мотаю головой. – Ноу, ноу…
Отчего-то очень хочется измерить глубину её терпения. Нащупать, так сказать, границу между благонравием доброго самаритянина и сквернословием пьяного сапожника.
Изящно подбирая юбку, женщина вновь усаживается, напяливает очки и нацеливает на судоку свой карандаш.
– Хотя йес, – внезапно передумываю я. – Пожалуй, всё же йес…
И тут же следует новый подскок и полный обожания взгляд.
«Какая грация!.. Балет, определённо балет».
– Айм сорри, бат всё-таки ноу… Эскьюз.
«Ах, как посмотрела! Да это уже не обожание – это влюблённость. Кто ты, бабушка? Мазохист?»
– Вы йог? – обращаюсь я к бабуле, когда она вновь усаживается. – А ю йог?
– Эскьюз ми?
– Ху а ю? Йог?
– Ай ам а тичер.
– Училка? – шиплю я в смятении.
«Боже, какая выдержка!»
– Эскьюз, бат мне срочно надо аут!
И снова взлёт, исполненный восторга.
«Святая! Ну просто святая!»
Мы расшаркиваемся, и я в пятый раз отправляюсь за перегородку – любоваться гаитянкой.
Темнокожая богиня, будто выточенная из шоколадного мрамора, сидит в роскошной раскорячке и перебирает пакетики с печеньем. Её мускулистые ляжки поигрывают в неоновом свете, полированные руки блестят матово-чёрным жемчугом… и мне чудятся джунгли.
Сочно-зелёные заросли чего-то экзотически волнующего, запах маисовой похлёбки и танцы у костра.
Весь её вид, вся эта животная естественность налитых коленок, разведённых бёдер и вздыбленной груди порождают во мне неожиданные фантазии… Кажется, ещё миг, ещё одно небольшое усилие – и она родит, после чего, не меняя позы, оботрёт дитё лопухом, пропихнёт его себе за пазуху, уткнёт в коричневый сосок и, помахивая мотыгой, войдёт в розовеющий закат.
Жена по-прежнему спит. Соседка ковыряет судоку.
Скука!
Верчу перед носом пакетики со специями, что остались от обеда. Верчу и случайно всколупываю… Из первого врассыпную брызгают соляные шарики, а из второго серым облачком взметается молотый перец.
Я чихаю.
– Благослови тебя Господь!.. Гад блесс ю! – улыбается мне соседка.
А жена