бомах, счастливая жизнь, которая в какой-то момент свернула не туда. Света зажмурилась, но слёз по-прежнему не было. Хроническая усталость била слабостью по мышцам.
Кап-кап-кап. Вода раздражала, каждой каплей – напоминание о том, что он не сделал. Не сказал. Пропустил. Каждая капля последние два года пустоты: встречи с друзьями без него. Вечера с детьми – без него. Пустая постель – опять задержался на работе. Когда-то она поддерживала. Понимала. Потом пыталась понять. Потом злилась. А потом… Пришло равнодушие. Никита растворился в работе, в чувстве долга. В этом весь он, ей бы понять раньше. Только это ничего бы не изменило.
Кап-кап-кап. Внутри было так пусто, что хотелось выть, да голос давно сорван. В криках, когда пыталась достучаться. В рыданиях в подушку, чтобы не услышали дети. В горьком шепоте наедине с собой. Не было ни голоса, ни сил, ни желания что-то продолжать. Она сломалась, смирилась. Закончилась. Скольжение ладони по гладкому столу – помнила, как выбирали его. Если напрячься, вспомнит весь тот день, солнечный, пропахший персиками. Только счастья не помнила. Не чувствовала.
Кап-кап-кап. Поворот ключа в замке, шелест одежды, стук – сейчас он снимает пальто, разувается. Почти бесшумные шаги – всегда умел подкрадываться незаметно. Застыл в проёме, щёлкнул выключателем. Света прищурилась, подняла воспалённые, красные глаза.
– Свет? – голос низкий, такой знакомый и теперь не вызывающий ничего. Даже злости. – Что-то случилось? Где дети?
– У мамы, – звук оцарапал пересохшее горло. Света сглотнула, подавилась комком, глядя на свои пальцы, лежащие на столешнице. Ровные, коротко стриженные ногти, покрасневшие сухие костяшки, обветренная кожа.
– Света? – Никита зазвучал настойчивей. Подошёл, остановился в паре шагов. Горько. Он больше не кладёт руку на макушку. Не обнимает крепко. Не шепчет: всё будет хорошо.
– Я хочу пожить одна, – уронила безжизненно, поднимая глаза. – Я так больше не могу.
– Почему? – только и смог спросить он, склоняя голову набок. Скрип зубов, злой выдох – даже сейчас он не проявлял особых эмоций. Сухой вопрос, почти риторический.
– Мне надо подумать, Никит. О нас с тобой.
– Света. – Первая эмоция – удивление – сменилась страхом. Она чувствовала его и молила, чтобы ничего больше не говорил. Потому что тогда не сможет – сломается. Наговорит обидного, резкого. Того, что думает, о том, кем он по сути не является. Не для других. Для неё.
– Пожалуйста, – выдохнула тихо. – Дай мне время.
– Хорошо. – Он смирился. Посмотрел не читаемо: фирменный взгляд, ни одной эмоции. – Я соберу вещи.
– Никита, – впервые за весь разговор она растерялась. – Это твой дом. Я поживу в старой квартире.
– Это наш дом, – отрезал Никита. – Уйду я. – Вздохнул: – Не спорь.
И больше ни слова. Обошёл её, по коридору в спальню. Слабо заскрипела дверь, царапая по нервам, вынуждая вжать голову в плечи. Света порывисто выдохнула, от напряжения свело шею.
Никита прикрыл дверь, прислонился к ней. По лицу рукой судорожно, глаза накрыть, стиснуть крепко. Больно. Упустил, не удержал, потерял. Осознание ударило наотмашь – знал. Ждал с тоскливой обречённостью, не в силах остановить. Не в силах замедлить. Шёл домой, думая лишь об одном – как скажет, что через две недели передаст Лёше пост главного городского архитектора. Как скажет, что всё исправит. Как скажет, что через месяц они поедут всей семьёй в Испанию, потому что так долго не были вместе.
Работа отняла так много и ничего не дала взамен. Он думал, справится, вместо этого как всегда всё испортил. Позволил отобрать у себя счастье, лишил себя самых дорогих людей. Света. Дочь. Сын. Столько тепла ему одному, незаслуженно. Знал, что когда-то это закончится, не думал только, что так быстро. Глупо надеялся успеть, сохранить, спасти.
Когда принимал должность не думал, что всё так обернётся. Сохранить, сберечь, приумножить: Никита хотел сделать для своего города всё и даже немного больше. И Света поддерживала, радовалась, знала – иначе он не может. Даже у безграничного терпения есть свои границы…
Он понимал Свету, как можно на неё злиться? Не смог стать тем мужем, что ей нужен. Думал, будет лучше, но только испортил ей жизнь. Ей, Алине, Лёве. Воздух сухой, горький, Никита задыхался, пытаясь привести дыхание в норму, заставить сердце биться. Движения механические: достать чемодан, лежащий на верхней полке – сколько лет назад его не доставал? Положить несколько смен белья, носков, пару комплектов повседневной одежды. Не смотреть внутрь шкафа не получалось, взгляд против воли по её платьям, кончиками пальцев погладить тонкую ткань. Когда она в последний раз их надевала? Когда он вообще в последний раз видел её в чём-то, помимо больничной формы и домашнего?
Никита проскользнул в ванную, стараясь не шуметь, будто в доме поселился смертельно больной человек. Собрал бритвенные принадлежности, зубную щётку, шампунь. Не мог вспомнить, остались ли в старой квартире полотенца – мысли отвлекали, простые, о незначительном. Только не обводить взглядом ванную, не думать о том, что он уходит из дома. Из дома, в котором несколько недолгих