Загорским, он пробирался под кожу, к костям и внутренностям. Как бы в подмогу ему, заморосил мелкий, противный дождичек. Я обхватила плечи и согнулась пополам, стараясь унять дрожь. Шерстяные чулки с шарфом не спасали от непогоды. Свитера у меня больше не было, его своровали уголовницы. Прихватили они также большую часть моих денег – три тысячи – и роскошный бюстгальтер из персикового шелка (а потом представали в нем перед красавцем-надзирателем, продававшим им курево). Хорошо хоть, не догадались заглянуть ко мне в кармашек трусов, куда я спрятала оставшиеся две тысячи…
Спустя пару часов и несколько молитв, распетых бесчисленное количество раз хриплым хором обращенных к небу заключенных, тракторы добрались до лесоповалочного лагпункта. И наконец – вот она, впереди. Приветствовала новый этап. Колючая проволока, протянутая в несколько ежистых рядов, огибала всю режимную зону и поблескивала в лучах фонарей. «Труд в СССР – дело чести, дело славы, дело доблести и геройства!» – гордо гласила надпись на табличке, подвешенной над въездной аркой.
Охранники открыли ворота, чтобы впустить тракторы. Истошно залаяли собаки, срываясь с поводков у вооруженных мужчин.
Одноэтажные деревянные дома, узкие тропинки, сонно прогуливавшиеся люди. Колония могла бы сойти за обыкновенную деревушку, если бы не заскучавшие стрелки́ на вышках (попки, как их тут величали) и угрюмые конвоиры, месившие грязь сапогами в ожидании этапа. Проходившая мимо девочка-подросток в шерстяном платке остановилась и, разинув рот, с любопытством вытаращилась на нас.
– Пшла! – будто на дворовую шавку, гаркнул на нее конвойный.
Поджав невидимый хвостик, девочка убежала.
Я наблюдала за происходящим отчужденно, словно меня здесь не было, словно я просто развалилась в мягком кресле перед экраном и смотрела тяжелое кино. Не могла я свыкнуться с тем, что этот грубый, неуютный лагерь будет моим домом. Домом!.. Шутка ли? Подходит ли такое теплое слово столь убогому пристанищу?
Мы продолжали смирно сидеть в волокушах невзирая на то, что дождь усиливался, а голод сжимал желудок; только когда кто-то из погон приказал спуститься, мы, хватаясь негнувшимися от холода пальцами за перекладины, неуклюже спрыгнули на землю и построились. Я оступилась и угодила в лужу, замочив дырявые, как вышло на поверку, ботинки.
Перед нами предстала начальница лагпункта капитан Аброскина. Упитанная низкорослая женщина была одета в аккуратные сапожки на невысоких каблуках и в шинель с васильковыми кантами МВД на погонах. Узкие глаза, тонкие брови, маленький нос и плотно сжатые губы визуально проваливались на ее толстощеком лице.
– Здравствуйте, гражданин начальник! – не то чтобы сказали, а как-то промямлили уставшие донельзя мы.
– Это так у нас начальство приветствуют? – недовольно вздернула свою тонкую бровку Аброскина.
– Громче! – скомандовал усатый конвоир, прошествовав вдоль