с жидами?».
Ярославские союзники вместе с губернатором А. А. Римским-Корсаковым ходатайствовали за о. Илиодора и перед Св. Синодом. Но ввиду твердой позиции архиепископа Иакова, настаивавшего, что «пребывание поименованного иеромонаха в г. Ярославле совсем нежелательно», высшая духовная власть отказала. «Пятнадцать тысяч народа православного, верующего, любящего свою Веру и Церковь, просили Св. Синод оставить меня в Ярославле, но Правящая Церковь и не подумала услышать вопль народный! – негодовал о. Илиодор. – Другое дело, если бы просьба шла от крамольников, тогда бы кое-кто заходил прямо-таки на задних лапках».
Тогда союзники обратились (28.VII) к Государю со «слезной телеграммой в 1000 слов». Подписи занимали 9 листов. «В чем дело», – начертал Государь, и дело было ему доложено в таком виде, что он больше не вмешивался.
Тем временем о. Илиодор отправился в Петербург, чтобы ходатайствовать о своем оставлении в Ярославле «не ради меня самого, а ради народа православного, ради правды, ради Веры Христовой». По-видимому, он дошел до митрополита Санкт-Петербургского Антония (Вадковского). На его мольбы «владыка митрополит только улыбался и говорил: "так нельзя вам говорить и делать; нужно ехать туда, куда вас посылают!"».
В конце концов о. Илиодор смирился с переводом и даже, кажется, поехал было в Новгород. Позже вспоминал о посещении Юрьевского монастыря, где «еле-еле не умер от горя», глядя «своими заплаканными глазами» на хранившиеся там драгоценности, лежавшие втуне вместо того, чтобы быть проданными для насыщения голодных. Однако преподавать ни в Новгородской, ни в какой другой семинарии он не желал.
Поэтому он «выпросил себе такое место, где можно было бы свободно говорить правду». Для этого он избрал Волынскую епархию, на что последовало согласие как преосвященного Волынского Антония, так и Св. Синода (28.VII).
Прощание ярославских союзников с о. Илиодором состоялось в городской читальне 30.VII и было очень трогательно. Присутствующие рыдали, мешая «многолюбимому пастырю» говорить. В прощальной речи он призвал своих единомышленников отнестись к его переводу спокойно и покориться воле Божьей. Затем Кацауров прочел составленный союзниками адрес, пронизанный теплым, дружеским, даже родственным чувством: «Ты, как крепкий дуб, не гнулся, и сломить тебя было нельзя, поэтому враги захотели вырвать дуб с корнем и пересадить его на другую почву. … Прими же от нас, родной наш, горячее русское спасибо за все, что ты для нас делал… Прости нас, благослови и помяни в святых твоих молитвах; верь, что и наши молитвы за тебя будут всегда возноситься к Господу. Да воздаст Он тебе сторицей и в этой, и в будущей жизни за все добро, которое ты для нас делал». Образ «ярославской семьи "Союза русского народа"», характерный, по-видимому, для речей местных монархистов, присутствует и этом адресе, и в ответе о. Илиодора, напомнившего о словах Спасителя: «кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь». «Долго, долго с горьким