ей постели от старости: гибли в лихих боях, умирали от ран и болезней в дальних походах и были привезены сюда родней для вечного покоя…
Пролог
Год 1449 от Р. Х. или 853 год от Хиджры
*Летоисчисление в исламе ведется от Хиджры (16 июля 622 года н. э.) – даты переселения пророка Мухаммеда и общины первых мусульман из Мекки в Медину.
Неспешно течет Пахра-река, многое она повидала, многое суждено ей увидеть в будущем. Последний летний месяц в самой поре. Сухо, который день щедрое солнце греет землю, но сегодня по небу побежали низкие темные облака. Ветер, хоть и теплый, то и дело хлещет порывами по траве и деревьям, гонит облака, словно пастух, опаздывающий домой на ночевку… Постепенно вечереет, отчего облака становятся все темнее и темнее.
Шумен и весел татарский стан на Пахре-реке. Много воинов. Их привели из степи мурзы хана Седи-Ахмата. Недавно Седи-Ахмат прогнал из Сарая старого хана Улу-Мухаммеда и сам сел в столице Орды. До самой Москвы дошли нукеры нового хана, но город брать не стали. Не время еще. Стены там каменные, а на стенах пушки, изрыгающие огонь. Вот придет сам хан со всей ордой и камнебитными машинами, тогда уж поучит русского князя.
А пока рассыпались татары малыми отрядами по округе в поисках добычи и собираются со всех сторон к берегу Пахры. Не так много добычи – совсем обеднела Русь, одна радость – большой полон.
Прячутся урусы по лесам и рощам от татар, да разве от таких спрячешься? Давно научились степняки их по лесам отлавливать. Вяжут крепкими веревками. Старых и малых не берут – не дойти им через дикую степь в Сарай-Берке. В столице Орды ждут молодых, крепких парней для работы в полях, ждут умелых мастеровых и ремесленников, с нетерпением ждут светлоглазых рабынь для гаремов мурз и беков Большой орды.
А кроме полона и взять нечего. Хитрые урусы при набеге прячут свое добро, закапывают глубоко в землю. Если и осталось где серебро, то в церквях да за монастырскими стенами. Не трогают их татары, смотрят с досадой на монастырские стены. Жаль, очень жаль, что Бату-хан со стародавних времен не велел трогать русские храмы и монастыри, выдал им охранную басму. И попов русских обижать запретил. Один такой в черной рясе с медным крестом на груди сам за полоном увязался, ходит меж пленных, бормочет: «Христос с нами, братия и сестры, Христос нас не оставит. Он еще более терпел, смерть мученическую за нас на кресте принимая. Терпите и вы, веру свою берегите…» Впрочем, пусть бродит, пусть бормочет, от его слов полон становится смирнее, бабы голосить перестают, мужики не так скрипят зубами в злобе.
И вот особая добыча – радостным гомоном встречает ее татарский лагерь – пленили русскую княгиню, жену князя Василия Оболенского. Родовит князь, большой выкуп заплатит за жену. Испуганно смотрит княгиня на радостно визжащих татар, только гордость княжеская не дает расплакаться.
Пируют татары, едят мясо, некоторые не крепкие в вере пьют пенный мед, захваченный у русских. Тут же жарятся на кострах целые туши говяды, что еще недавно паслась в округе.
Медленно едет по гудящему пирующему лагерю молодой казак Ибрагим за старшим братом Мустафой. Оба низкорослые, худые, жилистые, и лошадки им под стать – маленькие, невзрачные, но видно, что выносливые. Братья Ибрагим и Мустафа очень похожи: скуластые, с тонкими усиками над верхней губой, горбоносые. Единственно, морщины выдают в Мустафе старшего.
Молодой Ибрагим вернулся из разъезда усталый и злой: разведка завтрашнего пути ничего тревожного не выявила, зато с братом поругались. И из-за чего? Из-за пустяка – имени Ибрагимова первенца. Мустафа-то своего первенца назвал в честь отца, как и положено, а от младшего брата ждал, что тот назовет старшего мальчика Мустафой. А Ибрагим назвал сына в честь деда… Затаил обиду Мустафа, а вот сегодня проговорился.
Ибрагим сначала искренне попросил прощения, он и не догадывался, что у брата такая блажь была, но Мустафа почему-то не успокоился и всю дорогу попрекал Ибрагима. Так и заехали в лагерь – оба злые и друг на друга не смотрят. Ибрагим вовсе отстал, чтобы не продолжать препирательства. Сейчас бы поесть, вон какие соблазнительные запахи по округе растекаются, а не хочется.
Внезапно налетел порыв ветра и хлестанул по лицу Ибрагима, отвлекая от мыслей о еде.
Молодой казак поглядел вдаль. А там то ли пыль, то ли туман до самых темных облаков… Медленно топают лошадки, скоро братья доедут до своего десятка, можно будет дать лошадям питья и корма, отдохнуть самим.
Тут облака расступились и в глаза казака впились лучи вечернего солнца. Ибрагим отвернулся, проморгался и уставился в другую сторону, на главный шатер.
У главного шатра на высоком холме собрались Седи-Ахматовы мурзы, смеются, добычей хвалятся. Велели привести плененную княгиню, смотрят на нее, языками цокают. Красива княгиня, не той красотой, за которую ценят своих жен татары, но своей, русской… Статна, лицом прекрасна, длинные русые волосы заплетены в тугую косу. Смотрит с ненавистью, хоть и видно, что боится, – сильна духом! Хорошая женщина, спору нет. Дорого стоит!
Забыли мурзы воинский закон,