Дебора Туэрхаймер

Обвиняя жертву. Почему мы не верим жертвам и защищаем насильников


Скачать книгу

обы сохранить конфиденциальность.

      Я использую слова «жертва» и «справившаяся с насилием»[1] как взаимозаменяемые, кроме тех случаев, когда контекст требует конкретизации или когда описываемый человек предпочитает определенное понятие. Оба термина подчеркивают, сколько вреда наносит сексуальное насилие, насколько сложно излечиться до конца от последствий травмы (порой это вовсе невозможно) и сколько требуется сил, чтобы двигаться дальше. Как выразилась писательница Донна Фрейтас[2]: «Я справилась с произошедшим, но все же остаюсь жертвой. И весь этот опыт теперь со мной навсегда».

      Хотя мальчики и мужчины тоже страдают от сексуального насилия, девочки и женщины составляют большинство среди жертв абьюза. Не секрет и то, что чаще всего насильниками являются мужчины. Используя гендерные местоимения при описании жертв и преступников, я подразумеваю, что жертвой является женщина, а преступником – мужчина, поскольку это самая распространенная модель насилия.

      Власть преступника позволяет ему пользоваться чужой уязвимостью и защищает его. По сей день большая часть случаев абьюза остается без внимания, а общественные конструкты, позволяющие насилию произойти, продолжают существовать. Гендер неотделим от сексуального насилия и его последствий. Эти факторы формируют реальность, где происходят события, о которых я расскажу дальше.

      Введение

      Однажды утром в конце февраля 2020-го года я подошла к зданию уголовного суда в Нижнем Манхэттене, где в начале своей карьеры работала прокурором. В те времена я специализировалась на гендерном насилии, и многие случаи из практики хорошо помню до сих пор. Именно о них я думала, в частности, о жертвах абьюза, когда пробиралась сквозь толпу. В тот день я вернулась в суд из-за дела против Харви Вайнштейна[3]. Я внимательно следила за этим процессом, находясь в Северо-Западном университете. Теперь же я, наконец, могла наблюдать его вживую.

      Я находилась в зале суда, когда после пятидневного обсуждения присяжные объявили, что вынесли вердикт. И это было чем-то экстраординарным: подавляющее большинство жалоб на сексуальное насилие обычно не приводит даже к аресту, не говоря уже об обвинении, судебном преследовании или осуждении подозреваемого. В США лишь около 20 % поданных в полицию заявлений, связанных с насилием, приводят к аресту. А в некоторых странах этот показатель еще ниже. Когда дело все-таки доходит до суда, на плечи присяжных ложится тяжкий груз, если выясняется, что обвинительница и обвиняемый были знакомы. А когда обвиняемый еще и влиятельный человек, привлечение к ответственности – редчайшее исключение из общего правила безнаказанности.

      С делом Вайнштейна будто началась новая эпоха. Беспрецедентное освещение преступлений голливудского магната превратило шепот жертв в громогласный хор публичных обвинений. Хештег #MeToo[4] захватил интернет. Люди из разных общественных слоев делились своими историями и разоблачали насилие в издательском бизнесе, моде, музыке, спорте, рекламе, кино, благотворительности, гостиничном бизнесе, IT-секторе, юриспруденции, академических кругах, технологичных отраслях, политике, на производствах и много где еще. К тому моменту прошло уже 10 лет с тех пор, как Тарана Берк[5] основала движение Me Too, направленное на расширение прав и возможностей жертв сексуального насилия, особенно небелых девочек и женщин. Именно благодаря этому движению сексуальное насилие стало главной темой наших повседневных разговоров, когда Вайнштейн предстал перед судом.

      С подъемом #MeToo активисты и правозащитники решили использовать хештег для продвижения системных изменений. И кое-чего они добились. Власти более чем 10 штатов запретили соглашения о неразглашении, с помощью которых Вайнштейн столько лет заставлял женщин молчать. Несколько штатов расширили определение сексуального домогательства, чтобы охватить больше его форм и защитить больше жертв, например, независимых подрядчиков и стажеров. Несколько штатов продлили срок подачи заявления о сексуальных домогательствах с момента совершения преступления.

      Несмотря на первоначальные успехи, дальнейшие институциональные и культурные изменения остановились. Отвоеванных юридических послаблений все еще недостаточно. Сегодня во всех штатах и федеральных судах – и гражданских, и уголовных – продолжают действовать законы, снижающие доверие к обвинительницам.

      За пределами правовой системы ситуация еще хуже. В повседневной жизни нам приходится быстро решать, кому доверять, когда коллега рассказывает о домогательствах, когда кто-то вполголоса советует быть осторожнее с начальником, когда подруга делится болью от давнего или только произошедшего сексуального насилия, когда знакомые обвиняют друг друга в социальных сетях, когда в адрес любимого политика, актера или спортсмена выдвигают обвинения.

Всякий раз, оценивая достоверность слов, мы даем оценку и самому говорящему.

      Судить о правдивости суждений – значит обладать властью, потому что доверие само по себе можно назвать формой власти. Тем не менее мы пользуемся этой