ым и огласке не подлежит.
1
Ночью прошёл сильный дождь. Шоссе было мокрое и пустое в этот час, и клочьями стелилась над ним туманная дымка. Виктор зябко передёрнул плечами, подтянул застёжку-молнию кожаной куртки под самый подбородок и прикрыл окно машины, оставив небольшую щель, чтобы был приток воздуха внутрь салона. Было серое ранее утро. По обе стороны шоссе тянулся сосновый лес. Мачты огромных сосен устремлялись в хмурое, затянутое облаками, небо. Мимо проносились мокрые от дождя кусты, лужи с грязной водой, подёрнутые мелкой рябью от моросящего дождя. Виктор периодически включал дворники, прочищая от мелких брызг лобовое стекло. Из под колёс летели брызги.
Навстречу по дороге рысью бежала белая лошадь. Без всадника. Красивая. С летящей по ветру гривой, она появилась из туманной дымки, как видение в каком-то нездешнем сне. Виктор остановил машину и вышел на дорогу. Лошадь проскакала мимо, фыркая и громко цокая копытами по асфальту в утренней тишине, и он долго провожал её взглядом, пока она снова не скрылась в тумане. Откуда она здесь, подумал он, снова садясь в машину и трогаясь с места. Наверное, из какой-нибудь деревни сбежала. Здесь есть какие-то деревни поблизости. Символично, однако. К чему бы это? Почти на въезде в город увидеть белую лошадь. Говорят белая лошадь – это символ победы. А в «Апокалипсисе», в Библии, есть «Конь бледный», символизирующий смерть. Но всё же эта лошадь была именно белая, белоснежная, а никакая не бледная, сказал себе Виктор. Так что, будем думать, что это именно символ победы, и ничто иное. А ещё «Белая лошадь» – название знаменитого шотландского виски «White Horse». Стаканчик которого можно будет пропустить, когда вышеозначенная победа состоится.
Промелькнул указатель: «КПП – 7 км, Арка-Сити – 20 км». Ага, подумал Виктор, значит уже недалеко. Он приближался к цели своего путешествия. Вяло текли мысли, цепляясь одна за другую. Он вспоминал свою жизнь в Столице и сколько трудов ему стоило получить визу для этой поездки в Арка-Сити. Он подозревал, что это было связано с тем, что в неких вышестоящих кругах его стали считать неблагонадёжным, после увольнения из университета. И видимо было дано указание свыше: «Не пущать!». Ему пришлось задействовать все свои связи и каналы, обойти и обзвонить всех своих школьных друзей, занимающих более или менее высокие посты, но только личное приглашение его друга, профессора Вершинина, позволило ему получить эту заветную бумажку с государственным гербом, где было сказано, что ему, т. е. писателю и историку Виктору Беспечному, разрешается посетить Международный Институт Исследования Зоны Вторжения для сбора информации, в целях написания книги об истории Вторжения. Такова была формальная цель его путешествия. Но об его истинной цели не знал никто.
Он думал о том, что жизнь его в последние два года после ухода Дины как-то незаметно потеряла всякий смысл. Он с трудом заставлял себе вставать утром, садиться за компьютер и писать статейки на исторические темы для известных журналов. Хотя за статейки неплохо платили, но это занятие ему уже порядком поднадоело. Из университета, где он читал лекции студентам на историческом факультете, ему пришлось уволиться. Как было сказано в приказе об увольнении, он, в общении со студентами, «систематически» позволял себе резкие, критические замечания по поводу политической обстановки в стране, и даже в адрес самого Суперпрезидента, что «оказывало негативное влияние на молодые умы». Кто-то видимо донёс декану о его неформальном общении на факультативных занятиях с молодыми историками, где он действительно позволял себе, остро, почти всегда с юмором, критически анализировать нарастающий абсурд в жизни страны. В результате, Виктор оказался на улице. Студенты его любили, пробовали даже бороться за него. Но самых ярых зачинщиков исключили, а остальные притихли, опасаясь репрессий. Бороться за правду и справедливость теперь снова стало опасно.
Устраиваться Виктор никуда больше не стал. Можно было бы конечно пойти преподавателем истории в школу, но он чувствовал, что везде теперь будет одно и то же, а кривить душой он не умел, и не хотел. Историю теперь везде стали подправлять и переделывать так, чтобы она соответствовала настоящему политическому моменту. Поиск подлинной исторической истины теперь никого не интересовал, и история незаметно стала превращаться в бесконечное прославление великих прошлых побед Славороссии и Самого, причём складывалось впечатление, что даже в тех победах, которые одержали наши предки 50, 200 и даже 1000 лет назад, была отчасти и его скромная заслуга.
Хорошо было бы отключиться от всего и засесть за новую книгу. Но в голове, как в открытом космосе, зиял вакуум: не было ни сюжета, ни вдохновения. Как написал один мудрый школьник в своём сочинении: «Я в свои 17 лет уже попробовал себя в образе писателя и не понаслышке знаю, что такое внутренние мучения и тоска. Как и Гёте, я болею, когда у меня нет новых идей, нет того огонька, той мысли, из-за которой хочется творить. Многие люди смиряются с этим, но не мы с Гёте». И Виктор был с ним полностью согласен.
И ещё была тоска после ухода Дины, подспудная тоска, которая преследовала и мучила его всё время, – когда он вставал, и ложился спать, когда сидел за компьютером и печатал статейки для журналов, или, не чувствуя вкуса, ел суп и жевал котлету,