ие обман неизменно-нелепые внешние демонстрации, с которыми за многие годы Геша так и не научился справляться, он все равно врал. Врал всем – друзьям, родителям, бабушке с дедом и учителям. Врал по поводу и без. Врал обо всем, начиная от причины опоздания на урок и заканчивая содержанием якобы прочитанный книги. Что, как и, главное, зачем заставляло его врать, было совершенно непонятно. Какая сила уводила его с широкой и светлой дороги правды на кривоватые лживые тропинки, оставалось неизвестным даже ему самому.
Мама называла его фантазером, отец – трепачом, а бабушка считала, что у внука сложная умственная патология, которая, если не лечить, приведет к одному – тюрьме. По старому, сохранившемуся у деда медицинскому справочнику, изданному чуть ли не при Сталине, бабушка, в очередной раз становясь свидетельницей самого завирального Гешиного вранья, отыскивала в перечне болезней и ставила Геше дикие психические диагнозы: от шизофрении с труднопроизносимым названием до вполне себе романтического «фантазма».
Но никаких отклонений у Геши, конечно, не было. Как и не было причин для лжи. Родители его любили, в меру ругали, в меру баловали, не третировали, не контролировали, за «двойки» наказывали, за «пятерки» поощряли денежкой или походом в кино. На выходные, примерно до двенадцати Гешиных лет, отвозили к бабушке, которая строжилась больше для проформы, но в субботу разрешала не спать до ночи, а воскресным утром пекла пористые тонкие блины, к которым неизменно подавала растопленное огненно-желтое масло, всегда в одной и той же алюминиевой плошке, и оба макали по очереди каждый свой блин, с Гешиных непременно капало, и на столе образовывалась дорожка из жирных, мгновенно застывающих, точек, похожая на муравьиную тропу. Иногда, когда бабушке хотелось побаловать единственного, и уже по этой причине любимого, внука, она пекла в допотопной тяжеленной вафельнице кружевные в квадратик вафли – лакомство, вкуснее которого Геша до сих пор не встречал. Горячие вафли бабушка скатывала не привычной трубочкой, а кулечком, в который можно было налить сгущенки или положить творогу с вареньем, но Геша никогда так не делал. Он отламывал от вафли маленькие хрустящие ломтики и ел их просто так, даже не запивая. Мог съесть целую тарелку, всё, что испекла бабушка.
В школе Гешу скорее любили и, даже несмотря на его постоянное вранье, друзей было много. В Гешином детстве в школы ходили по месту жительства, и одноклассники жили в одном дворе. Вместе росли, вместе играли, вместе делали уроки, проводили каникулы, зимой строили снежные пещеры, а летом бегали в казаки-разбойники и шагали немыслимые шаги, придуманные для игры в гиганты.
Как-то одним летом сосед дядя Миша, работавший на стройке, приехал во двор на своем самосвале и вывалил в почти пустую песочницу огромных, выше человеческого роста, размеров кучу желтого, мелкого, чистейшего песка. Играть в этот песок прибежали дети не то что с близлежащих дворов, а со всего района. Прибежали вольные и всегда расхристанные ребята из соседней общаги, притащились со своими машинками и лопатками пацаны, жившие в пятиэтажках через дорогу, с куклами в колясках и на руках пришли девчонки, подружки тех, что жили в Гешином доме. Сначала не знали, как подступиться к такой горе песка. С краю кучи уже сопели малыши, делая куличики, но не лепить же песочные пирожки тем, кто постарше!
Кто-то предлагал построить замок, с настоящими ходами и выходами, кто-то – автостраду с серпантином, туннелями, стоянками и пунктами ГАИ. Девочки считали, что нужно разделить песок на кучки поменьше и каждый сможет строить то, что захочет. Спорили и обсуждали громко, с детской горячностью, поэтому то, что говорит Геша, расслышали не сразу.
– … из Египта привезли, мне приятели в лагере рассказывали, – ощущая привычное покалывание в щеках и едва сдерживаясь, чтобы не начать вытирать потные ладони о шорты, рассказывал Геша.
Услышав для многих незнакомое название «Египет» ребятня примолкла.
– Чегооо? Какой такой Египет? – презрительно спросил общежитский Леха, самый старший и хулиганистый из всех, и смачно сплюнул, показывая тем самым полное презрение к незнакомому доселе слову.
– Ну, мне приятели рассказывали, – повторил Геша, – приятели из Египта, я с ними в пионерлагере в одном отряде был. Ну, Египет, в Африке!
– И откуда у нас тут африканцы, да еще и в пионерлагере? – продолжал допытываться Леха, предвкушая скорое разоблачение Гешиного вранья.
– Ну как откуда, по обмену, наверное, – Гешин голос постепенно наливался уверенностью, тем более, что про египетских приятелей была истинная правда. – Да вон хоть у Сереги спросите!
Серега, верный Гешин друг с того самого времени, как их мамы оказались в одной родильной палате, стоял неподалеку. Серегу уважали все, потому что Серега никогда не врал. Ни разу и никто не ловил его не то, что на лжи, а даже на простом преувеличении. Он всегда говорил правду и никогда ничего не приукрашивал. Сереге доверяли и верили абсолютно все, и даже если бы он сказал какую-нибудь очевидную ерунду, например, что директор их школы – китайский император, или что через три месяца погаснет солнце, ему бы безоговорочно поверили. Многие взрослые недоумевали, как такой честный порядочный мальчик, отличник, активист, может