даже вдохнуть – да и вдыхать было уже нечем. Изломанное мертвое тело осталось где-то там, так далеко, что не получалось и представить. Однако сам я еще… нет, не жил – но пока еще существовал. Без памяти, без мыслей. Без времени. Просто ждал. Может, целую тысячу лет, плавая крохотной искрой посреди бесконечного и темного ничто.
Пока не зазвучали голоса.
– Он?.. Меня порой удивляет твой выбор, – негромко проговорил первый. – Ни знаний, ни нужного опыта… Нет даже настоящей силы. Той, без которой совершить великое непросто. Почти невозможно.
– Позвольте не согласиться. – Второй голос явно принадлежал женщине. – Вы ведь сами говорили, что сила порой не значит ничего. Знания могут принести лишь небольшую пользу. А опыт… разве его недостаточно? Разве он мало повидал за свою жизнь, разве мало сделал?
– Ему совсем немного лет.
– Тридцать семь. Не так уж и немного для человека из его мира. А некоторые годы стоят десятка.
Спасенная мною девчонка явно хотела что-то доказать… Определено это была она – я узнал голос. Просто теперь он звучал чуть ниже, глубже и как-то волнующе, будто его обладательница каким-то образом успела повзрослеть за эти…
Сколько лет? Десять? Двадцать? Тысячу?
Но и второй, ее собеседник, тоже показался мне смутно знакомым. Старик; судя по скрипучему голосу – совсем древний. Уже повидавший всякое, и оттого особенно недоверчивый и даже упрямый.
– Что это меняет? – вздохнул он. – То, что его ожидает, потребует куда большего. Нам предстоит создать великого среди великих, ты потратила столько времени – а нашла…
– Обычного человека? – Девчонка-женщина едва слышно усмехнулась. – Может, и так. Но в нем есть душа, такая же, как у нас с вами. И ее свет не погас даже там, где всегда темно. А это стоит не меньше дутой славы и тонкого ума тех, кого мы приводили сюда раньше. К тому же он видел то, чего не видели они, и знает цену всему.
– Неужели ты веришь?..
– Да. Порой великое порождает малое, а малое – становится великим, – отозвалась девчонка. – И там, где не справились другие, он преуспеет.
– А может, и нет! – Старикашка явно был не восторге от происходящего. – Наши силы на исходе. И если не получится на этот раз – мы уже не сможем повторить подобное… Нет, слишком рискованно. Отпусти его. Он заслужил покой.
Что?.. Нет уж, я так не договаривался. Какие-то премудрые сущности обсуждали мою судьбу, собирались решать что-то – и даже не удосужились поинтересоваться моим мнением!
– Эй! – заорал я изо всех сил. – Вообще-то я еще здесь!
Но высшие силы молчали. То ли не услышали, то ли посчитали недостойным ни ответа, ни даже самого моего присутствия на великом совете. Поэтому и вышвырнули из небытия обратно.
Прямо в мою комнату в Елизаветине.
Почти полминуты я ворочался на мокрой от пота простыне и пыхтел, пытаясь осилить целебное плетение. И лишь потом кое-как сполз с кровати, умылся и решил, что ложиться обратно в половине пятого утра нет никакого смысла. Конечно, я мог бы урвать еще полтора, а то и два часа сна, однако даже возвращаться в постель уже не хотелось – ничего хорошего меня там не ожидало.
Сны, почти успевшие забыться, снова вернулись – и теперь стали куда продолжительнее и красочнее, а пробуждение – куда неприятнее. Будто неведомая сила таким образом пыталась напомнить мне что-то важное, ничуть не стесняясь в средствах.
Но толку было немного.
В общем, с того самого дня, как началась война, спал я отвратительно, и утро приносило лишь сомнительное облегчение. Я не соврал Багратиону: работы у нас точно прибавилось – и еще вопрос, у кого больше. Третье отделение до сих пор разгребало ворох июньских дел, а на нас с дедом свалилось перевооружение целой армии, которая стремительно пополнялась новобранцами. Конечно, Павел еще не объявлял масштабной мобилизации, но резервы наращивались ударными темпами… и уж точно не зря.
Вести из Привислинских губерний добирались до Елизаветина куда раньше тех, о которых говорили по радио или в телевизионных выпусках. Впрочем, радоваться было нечему: войска рейха за какие-то пару дней, буквально с наскока взяли приграничные Ченстохов и Калиш и продвинулись дальше. Лодзь пала уже позже, в июле, и застряли немцы только под самой Варшавой. Видимо, нашелся все-таки толковый генерал, способный если не отбросить германскую военную машину обратно к границе, то хотя бы удержать столицу.
Впрочем, даже это не помешало немцам пройти южнее, и временно возглавивший рейх канцлер Каприви уже вовсю облизывался на Люблин. В общем, дела шли не то чтобы плохо – но куда хуже, чем хотелось бы. Кто-то или в разведке, или повыше, в самом Зимнем, крупно просчитался. Тревожные вести приходили едва ли не с весны, а никаких действий местные власти за Вислой, похоже, так и не предприняли. Немцы собрали у самой границы бронированный кулак и врезали так, что оправиться у императорской армии не получалось до сих пор.
Но здесь, в Петербурге, почти ничего не изменилось – разве что разговоры в салонах высшего света, где я не появлялся целый месяц. Столица