последним этажом, некое «лежбище», со сложенными картонными коробками и подобием матраса на них, и даже нечего было принюхиваться, чтобы определить стойкий бомжовый запах. «Вот сейчас пожалуют хозяева, надо будет объясняться, но уже никакой запах не мог выгнать его с этого, такого «уютного» лежака, что он растянулся на нем, как на своей двуспальной кровати, и… провалился в тяжелый, но чуткий сон.
– Как хорошо, что сон мой был очень чутким, – Олег улыбнулся мне. – Как будто бы фея во сне коснулась моей щеки, я больше почувствовал, чем ощутил, реальную угрозу, услышал крадущиеся тяжелые шаги по лестнице, лифта не слышал – значит, эта “братва” пешочком топали на семнадцатый этаж, тихо между собой перешептываясь, но я слышал тяжелое, с одышкой, смрадное дыхание, словно смерть за мной крадется.
Он поднялся, сделал несколько гимнастических упражнений, затем поджег растопкой деревянные поленья, сложенные в камине, снова сел в свое кресло и продолжил:
– Бомжи, два мужика и одна баба потихонечку крались, подбирались к своему убежищу. То есть к моему. Как мне себя вести с ними, я даже не представлял: просто присел на матрас, прислонившись к стене и смотрел, как эти трое, еще не успев заметить меня, подбираются все выше и ближе, все так же шепотом между собою переговариваясь… Баба взвизгнула первой, заверещала, указывая на меня: “Мы так не договаривались, не договаривались!” Третьего позвали! Один из здоровенных бичей намертво закрыл ей рот рукой, чтобы она успокоилась и не верещала, другой уставился на меня, едва освещенного бледным светом луны из слухового оконца: “Ты кто такой? Что здесь делаешь?” Ни лиц их, ни глаз я не видел, но будто бы почувствовал некоторую неуверенность в вопросе. И знаешь, – продолжил, улыбнувшись, Олег, – я решил их «задобрить», ну, вроде как бы «перетянуть» на свою сторону. Нащупал в кармане одну из купюр, протянул ближнему из них: “Извините мол, друзья-товарищи, повздорил с женой, а завтра на работу. Не будете так добры, чтобы уступить мне это местечко? А я вам очень даже буду благодарен”, – со смиренным видом протянул ближайшему ко мне краснеющую в тусклом свете луны бумажку… Первый из бомжей дрожащими руками поднес пятитысячную купюру поближе к оконцу, пытался на просвет отгадать ее подлинность; другой, отодвинув притихнувшую подругу, подался ближе к своему товарищу: “Покажи!” – “Да нечего показывать – настоящая! Пойдем, Вадя, и ты (бомжихе) тоже пошли! Отдохнуть человек хочет, не надо ему мешать, пускай спит себе”. Так же осторожно, как и прежде, они стали спускаться вниз. И только в районе одиннадцатого или десятого этажа загремели створки лифта. А я провалился в сон без сновидений, прикрывшись какой-то вонючей тряпкой…
– Олег Валентинович! Олег Валентинович! К нам гости! – милая мордашка, слегка стукнув в дверь кабинета, сияла, как тульский самовар, – тот журналист или писатель, о котором Вы мне говорили.
– Ну, давай, зови, – Олег, по отчеству Валентинович, крепкий пятидесятилетний «старец», двинулся навстречу своему «долгожданному» гостю, о котором его предупредили друзья-товарищи.
– Окажи самый любезный прием. Расскажи о себе, да так, чтобы никому неповадно было нас дальше «крушить».
– Да только попробуйте нас сейчас сокрушить! Мало не покажется, – улыбнувшись, хозяин кабинета выпрямился, готовясь встретиться с писателем…
В кабинете с огромным количеством стеллажей, с бесконечными рядами книг, уютно потрескивал камин. Конец мая, а в Москве погода такая, словно никак зима не желает уходить из центра европейской части России: иногда по утрам даже снег может выпасть, а хозяин дома очень не любит холод. «Бр-р-р, – снова поежился он, еще раз поднося руки к камину». Он немного нервничал, только не мог понять, отчего? «Ну, писатель, ну, журналист, ну, с друзьями моими знаком, а все равно, как-то не по себе, словно на телевидение зазвали, перед камерами собираются показывать».
В комнату вошел среднего роста мужчина, почти ровесник Олега, может быть, немногим старше, с доброй открытой улыбкой на лице, с гладко зачесанными, уложенными в «конский хвостик», перевязанными резинкой волосами, пронзительно голубыми улыбающимися глазами. Оглядел огромный кабинет, ряды книжных стеллажей, уютно потрескивающий камин, затем перевел свой взгляд на хозяина зала. А хозяин стоял в некоторой растерянности, не решаясь первым произнести приветствие.
– Здравствуйте, Олег Валентинович! Очень рад Вас видеть, – журналист, открыто и доверчиво глядя на хозяина кабинета, протянул руку.
– Я тоже Вас рад видеть! – Стас с Вадимом меня предупредили.
– Ну вот и чудесно, присяду?
– Конечно, конечно! Можете прямо в это кресло – напротив камина. Холодно как-то… Не собирается, видимо, зима расставаться с нами.
– Это точно! Никак не хочет уходить в свою любимую Гренландию или Лапландию – поправьте меня, если что.
– Ну… Вас поправлять… Я думаю, найдутся люди, которые ЭТО сделают более профессионально, – деликатно, почти что «реверанс», хозяин уютного кабинета вторил своему гостю…
– Олег Валентинович, наверное, мы проведем с Вами не один или два часа за беседой? Ведь для моего рассказа, ну, или репортажа, как Вам будет угодно,