случайно нашла в библиотеке. Мне он нравится, потому что главная героиня – китаянка, умная, но немного ершистая. Было бы таких в мире побольше. Но это, конечно, только мое личное мнение.
– Так как? – спрашивает Ким, дождавшись, когда я переверну страницу.
Я откусываю кусочек сачимы по-кантонски (это такая плотная липкая мучная сладость, похожая на батончик из воздушного риса, только без зефирок). Я чувствую, как нетерпение Ким прямо-таки сгущается в воздухе, поэтому делаю глоток чая и переворачиваю еще одну страницу.
– Точно, – соглашаюсь я. – Большое событие.
Сегодня редакция «Горна Уиллоуби», нашей школьной газеты, будет выбирать нового главного редактора на следующий год. Это священный ритуал, который проводится примерно в одно время каждую весну. А в этом году я перешла в десятый класс, так что наконец имею право выдвинуть свою кандидатуру.
– Так, может, оденешься понаряднее? – Ким снова принимается рисовать себе карандашиком толстые горизонтальные брови, как у актрис из корейских сериалов. – Или ты не хочешь, чтобы за тебя голосовали?
Вообще-то я не верю в самопиар, никогда не верила. Как я люблю повторять, продвинуть тебя могут только факты, что в журналистике, что в жизни. И вот факты обо мне.
Уже почти три года я состою в штате «Горна», и такого плодотворного, усердного и ответственного работника в редакции никогда прежде не было. Я могу написать качественную статью на 750 слов ровно за полчаса. Каждый месяц в половине случаев на первой полосе оказываются именно мои материалы. Я уже сейчас являюсь ведущим редактором, хотя на эту должность обычно назначают учеников выпускного класса. Так что я не хочу, чтобы редакция «Горна» проголосовала за меня только из-за того, что я приоделась. Они выберут меня, потому что это самый разумный вариант. Ведь – без преувеличения – никто другой не справится с этой работой лучше.
А еще потому, что (так уж вышло) выбирать не из кого. Больше никто не предложил свою кандидатуру.
– Я единственный кандидат, так что для назначения мне просто надо набрать достаточный минимум голосов, – объясняю я, дожевывая сачиму. – Вообще это больше похоже на назначение в Верховный суд, чем на выборы.
Но Ким так просто не переубедишь.
– Хочешь, я тебе хоть волосы завью или еще что-нибудь в этом роде?
Честное слово, иногда моя сестра настолько же упертая, насколько непробиваемая.
– Для редакции «Горна» это не важно, Ким. Там смотрят на заслуги. – Я скатываю шуршащую обертку от сладости в шарик. – Если бы я хотела поучаствовать в фарсе, я бы баллотировалась в ученический совет.
– Ну, как-то раз ты ведь это сделала.
А это уже неожиданная колкость, резкая, но несущественная, как порез от бумаги.
– Это было давно.
Ким всего на два года старше меня, и раньше она тоже училась в Уиллоуби. В прошлом году, когда она оканчивала школу, я надеялась, что, когда она выпустится, я наконец от нее освобожусь. Но потом она, естественно, прошла только в Калифорнийский университет в Ирвайне. «Так близко от дома! – сказал тогда папа. – Не придется жить в общежитии и тратить на него деньги». Вот и приплыли. Как в старые добрые времена.
– Можно хотя бы иногда навести красоту, Элайза, от этого не умирают.
Я корчу рожу: один глаз зажмуриваю, морщу нос, свешиваю набок язык.
– А что, я, по-твоему, некрасивая? – шучу я, пытаясь говорить, не меняя гримасы.
Ким отвечает так, словно я задала вопрос всерьез.
– Да.
Мое веселье утекает холодной капелькой вниз по шее. Секунду я наблюдаю, как сестра легко наносит коралловое пятно на губы, а потом вяло пытаюсь пошутить еще раз:
– А ты не верь стереотипам о том, что привлекает мужчин, Ким.
Но она верит на все сто. Видите ли, сестра из тех девушек, которые, на свою беду, считают, что должны быть красивыми. Вообще она не виновата, к тому же она и так красивая. У нее чудесные глаза, большие, как у актрисы Фань Бинбин, с такой почти европейской складочкой верхнего века. Чтобы иметь такие веки, многие азиатские девчонки, может, не убили бы, но точно рассмотрели бы вариант приставить кому-нибудь нож к горлу. Когда мы были помладше, люди часто восклицали (обычно на кантонском диалекте), какая она хорошенькая: «Gam leng néuih ā! Она могла бы участвовать в конкурсе “Мисс Гонконг!”».
– А ты разве хочешь заниматься такой ерундой? – спросила я однажды, но мама на меня шикнула:
– Это не тебе говорят!
Мама как раз появляется на пороге, чтобы проверить, готова ли я идти.
– Đi đuʼoʼc chuʼa? – спрашивает она по-вьетнамски.
У нас дома часто говорят как на вьетнамском языке, так и на кантонском диалекте. А вот мандаринское наречие звучит только изредка, обычно в виде какого-нибудь мудрого изречения. Кантонцы нашу семью назвали бы wàh kìuh, то есть «заморские китайцы». По сути, это означает, что хотя три поколения нашей семьи жили во Вьетнаме, тем не менее мы все пытаемся быть китайцами. Мы с Ким понимаем все