ой хуз-банд?» – и то не слыхать.
И слава богу!
Наделав в сумасшедшем ритме снимков Кеми и раз сто спросив ее, когда роды, я засовываю телефон в задний карман. Очень надеюсь, что не навлекла на себя невзначай сглаза – слишком рано принялась веселиться…
Сутулясь на стуле, я таращусь на Кеми и на ее подружек, пляшущих посередине гостиной: все стараются вовсю, лица пресерьезные, как на соревновании по африканским танцам.
Я перевожу взгляд на сидящих незнакомок: одна рыжеволосая, у другой пирсинг в брови; это, похоже, подружки Кеми с работы. С ними рядышком сидят мои четыре тетки. Они, как и я, с трудом доедают угощение – рис «джолоф». На наш вкус он пресноват. Знаю, не все любят острое, но тот, кто готовил этот рис, не в курсе, что предпочитаем мы, нигерийцы. Я сдаюсь и прячу недоеденную тарелку под стул. Подняв глаза, я вижу свою матушку: она пробирается сквозь толпу танцующих, искусно тряся широкими бедрами. Приплясывая, она тычет пальцами в телефон Кеми, но все без толку: моя мама все еще верна «Нокии 3.4», поэтому к айфону ей лучше не прикасаться.
– Всем привет! – кричит она с отчетливым нигерийским акцентом. Она сохранила этот акцент, хотя перебралась в Британию давным-давно, еще в восьмидесятых. – Прошу внимания!
Но из-за музыки ее не слышно. Кеми и ее подруги знай себе пляшут под песенку. Правда, моя младшая сестра не попадает в такт. Как я погляжу, она забыла о своем огромном животе, вон как сгибает колени и выгибает спину! Что я вижу? Она тверкает!
Я усмехаюсь. Мне очень стыдно, что в последнее время я редко вижусь с Кеми. До ее замужества мы только и делали, что ходили друг к другу в гости. Но год назад все изменилось.
– Внимание все! Прошу меня извинить! – Голос мощностью в двадцать тысяч децибел перекрывает музыку. – Всем успокоиться! Слово предоставляется маме Инки.
Это объявление моей тетушки (папиной сестры) по прозвищу Биг Мама достигает цели. В считаные секунды болтовня стихает, телефоны опускаются, танцоры разбегаются по углам, как шары на бильярдном столе. Кеми, поддерживая одной рукой живот, вперевалку подбирается к аудиосистеме и вырубает музыку.
– Спасибо! – Моя мать благодарно складывает ладони. – Спасибо всем, что пришли отпраздновать переход моей дочери к материнству. – Она поворачивается к Кеми и гордо ей улыбается. – Сами знаете, материнство – ооооочень важная глава в жизни женщины. Поэтому я предлагаю помолиться за Кеми, за ее хуз-банда и за их младенца. Все встаем и дружно беремся за руки!
Шарканье, возня: сидящие встают и образуют круг со стоящими танцорами.
– Да не нервничайте вы так! – подбадривает наша с Кеми мама густо покрасневших подружек Кеми с работы. – Не верите в Бога – хотя бы просто опустите голову в знак уважения.
Я перехватываю взгляд рыжей подружки. Издали чувствуется, до чего ей не по себе.
Справа и слева от меня стоят одноклассницы Кеми, мы с ними беремся за руки, я опускаю голову.
Мама откашливается.
– Боже всемогущий…
Мне кажется, что проходит минут десять, прежде чем следует продолжение:
– Благодарю Тебя, Господи, что внял мольбе моего сердца стать бабушкой, ийя-ийя. Молюсь, и да пребудут Твоя любовь, мир и наставление с моей дочерью в родильной палате. Во имя Иисуса, пусть все с ней будет хорошо. Пусть именем Иисуса родится здоровенький малыш!
– Аминь! – хором тянем все мы – угрюмые зомби, да и только.
– Благодарение Господу за встречу Кеми и моего зятя Уче в университете. Молюсь, чтобы… – После паузы мама заканчивает дрожащим голосом: – Молюсь, чтобы Уче стал, подобно моему покойному мужу Кунле, прекрасным отцом. Долгих ему лет и отменного здоровья!
– Аминь! – почти выкрикиваю я.
Мама продолжает молиться о защите, безопасности, надежности. «Да затупится любое направленное против Кеми оружие!» У меня уже ноют ноги, подгибаются колени. Наконец мама произносит слова, которых все заждались:
– Внемли нашим молитвам, Господи! Мы возносим их святым бесценным именем Иисуса.
Заключительное «аминь!» звучит с облегчением.
Я открываю глаза и вижу, как женщины одна за другой оседают на свои стулья со вздохом избавления. Исключение – Биг Мама: эта плюхается на свое место раньше всех, скидывает туфли и блаженно вытягивает ноги. Ногти у нее на ногах – что окунутые в красную краску шкварки из свиной шкуры… Как тут не заулыбаться? Может, Биг Мама и не самая чинная из всех моих трехсот с лишним тетушек – в нашей нигерийской культуре принято, чтобы любая африканка старше тебя на десять и более лет считалась твоей тетушкой, независимо от того, есть ли между вами кровное родство, – но уж очень я ее люблю!
– Погоди, Толу! – кричит она моей матери, чуть не падает со стула. – Ты не помолилась за старшую дочь!
Мама, уже два часа кряду не убирающая почему-то руку от своих густых накладных прядей (не хватало, чтобы в них завелись вши!), поворачивается ко мне с выпученными глазами.
– Как же меня угораздило! – Одной рукой матушка одергивает