И я смогу с ним говорить о любви…
Мы должны держать глаза открытыми и видеть, когда стоим на распутье, ведь столько дорог на нашем пути: тропинки, боковые дорожки, разные возможности.
Вступительное слово
Долгое время я слышала, какие мои рассказы потрясающие и что мне непременно следует издаваться. Я прошла путь от состояния, когда всему этому не особо верила и не принимала всерьёз, до осознания, что книга, собственно, уже существует в виде разрозненных постов в соцсетях, и она действительно классная. И моя задача – искать издателя.
Но каждый раз, когда я представляла, как «стучусь в двери» к издателям, у меня буквально начинались зубная боль и ломка. Я прекрасно понимала, что рассказы подвергнут редактуре, переиначат, уберут смысловые акценты, исправят все эти мои нелитературные словечки. Такое уже происходило каждый раз, когда я принимала участие в каких-то писательских марафонах. Кураторы просто брали и переделывали мои истории в нечто другое. От этих мыслей у меня сразу пропадало желание что-либо делать.
Решение пришло внезапно во время очередной тренировки в бассейне. Я просто увидела для себя совершенно неожиданный вариант. Это было как яркая мощная вспышка в мозгу. Я МОГУ ИЗДАТЬ САМА СЕБЯ. И это не должно стоить дороже денег. Проект будет не коммерческий, чисто для своих по себестоимости, тираж небольшой. Ну, в крайнем случае, я просто сделаю «еврейский ход» и до конца жизни буду дарить свои книги близким на день рождения.
И когда я всё это придумала, то сразу полюбила проект всем сердцем. В него пошла энергия. Я, забросив все дела, до боли в спине часами просиживала над редактурой, придумывала концепцию, читала, смеялась и плакала, вновь переживая события минувших лет, немного волновалась, но всё равно отчего-то была уверена в успехе. Это было нужно мне, и я верила, что это будет нужно вам!
В этой книге собраны все истории за девять лет. Они расположены в обратном хронологическом порядке – от самой последней к самой первой. Они про мою семью: меня, мужа, наших сыновей и кота Гришу. Можно проследить весь мой писательский путь, посмотреть, как менялись и я, и тексты. Я намеренно не стала переписывать ни одной буквы (хотя признаюсь, соблазн был).
Мои истории очень личные и искренние, в них заложено много любви и принятия, веселья и грусти. Я бы хотела, чтобы, отправившись в этот читательский путь, вы позволили себе расслабиться и от всего сердца смеяться и плакать, как делала это я в процессе создания.
Я благодарю каждого, кто был рядом всё это время! Знайте, я с восторгом замечала каждые ваши отзыв, сердечко и смайлик.
История сто тридцатая. Про кулинарию
В детстве, когда я говорила, что хочу лепить из теста, бабушка отвечала мне, что тогда даже голова будет в тесте. Именно этим фактом я и оправдываю свою нелюбовь к кулинарии: эмоциональной травмой и отсутствием благословения со стороны женского рода.
И я до сих пор отчаянно избегаю контактов с сырым и склизлым.
Игорь вот совсем другой.
Вчера вечером он пёк пирог. И первым делом закатал рукава и погрузил руки в миску по самые локти. Он поговорил с кефиром, ласково погладил яичные желтки, смело сыпал и мял, мял и сыпал. И фигня, что это был бисквит.
– Ещё муки? – спросила я, озадаченно глядя на действо.
– Погоди, сейчас потрогаю и пойму…
Я молчала и не вмешивалась. За 12 лет я наконец поняла, что восприятие информации у сына идёт через какой-то другой канал. Не как у меня – с опорой на логику и авторитеты, а как у папы – через творчество и тягу к экспериментам.
Муж стал было давать совет, что надо разровнять край коржа вилкой. Сын возразил, что тесто нужно просто погладить.
Погладить…
Это прямо что-то про безусловную любовь.
Когда еда сырая и разрозненная, я исповедую принцип социопатии. Я не глажу тесто, не целую будущий борщ в дёсны, не справляюсь об эмоциональном состоянии запеканки.
Максимум, что я могу, – это отчаянно фрустрировать на тему своей кулинарной бесталанности.
Ещё могу есть (и всячески рекомендую себя в качестве кушателя).
А ещё могу взять и написать про это текст.
Вот как сейчас.
История сто двадцать девятая. Про больничный
Андрей вчера чуток недомогал. И краем уха услышал, что если заболеет, то в школу можно не ходить.
Утром мальчик проснулся в приятном ожидании и надеждах. Демонстрировал соплю и страдания.
Но мы же врачи (один из нас даже педиатр). Мы быстренько оценили его состояние. Насморка не было. Ну максимум лёгкая заложенность.
Тогда Андрей не растерялся и издал такой горловой звук, который, вероятно, характерен для старого забулдыги с бодуна, но никак не для мальчика семи лет из интеллигентной семьи.
– Хххыыыыырррр, тьфу-у-у-у!
И потом