кой, при уборке урожая.
…Покосившиеся хаты жались одна к другой, село притихло. Парни и девчата редко собирались по вечерам. Часто собирались мужики, перешептывались осторожно, но уже поговаривали о разделе земли помещичьей и церковной. Особенно часто собирались мужики у вернувшихся с Русско-японской войны солдат-односельчан. Для меня многое в этих разговорах было непонятно. Они звучали тревожно и радостно. Они сулили другую жизнь, более счастливую.
А что такое крестьянская доля, я уже знал. Хата с глинобитным полом в одну большую комнату с русской печкой, а по вечерам непрерывно чадит лучина. Мать расстилает на полу домотканую холстину, и мы вповалку располагаемся на ней спать. Когда гаснет лучина, в темноте еще долго носится запах сухого дерева. Слышно как за печкой раздается пение сверчка.
Из семи детей в семье я был шестым по счету. Но и на мне уже лежало немало обязанностей: помогал пилить и колоть дрова, щепал лучину, помогал матери по хозяйству.
Весть о январских событиях 1905 года пришла в село поздно. Привез ее раненый солдат, возвращавшийся домой и попутно заглянувший в наше село. Он-то и поведал крестьянам о всех событиях. Особый интерес вызвала весть о возможном разделе между крестьянами помещичьей и церковной земли. Солдат часто говорил, что для этого нужна большая сила и ум, жалко, что грамотных среди мужиков маловато. Землю-то может еще и мы отобрать успеем, а хозяйничать на ней будут наши дети.
В деревню нагрянули жандармы. Многих крестьян избили, солдата арестовали. Больше я его не видел, но его слова глубоко запали в мою душу и запомнились на всю жизнь. Мне казалось, что простому крестьянскому парню вместе с миллионами таких же простых людей придется хозяйствовать на земле.
Как сложилась в дальнейшем моя жизнь? Поступил я в церковно-приходскую школу. Учителем был Семен Михайлович Белецкий. Он много вкладывал своих сил, труда и любви, чтобы дать начальные знания деревенским ребятам, открыть путь к знаниям. Противоположностью этому был сельский священник Ковалевский. Своими окриками, а порой и прямым издевательством, подкрепленными божественными изречениями из святого Евангелия, своими угрозами, что Бог нас покарает, он отбивал всякое желание к учебе. Многие деревенские парни и заканчивали на этом свое образование.
Приходскую церковную школу я окончил. Стал просить отца направить меня в город Новград-Волынск, расположенный в тридцати километрах от Дубровки, учиться в городское двухклассное училище. Желание мое исполнилось. Плата за обучение составляла 6 рублей. Чтобы заработать на книги, тетради и иметь возможность оплатить другие, связанные с учебой расходы, я в летнее время нанялся пасти скот в своем селе. В летнее время одевал себя сам. Умел хорошо плести лапти и в летнее время обходился при любой погоде, сапоги были не нужны. Так было в летнее время все три года, пока учился в городском училище. Уголок был снят – именно уголок – только для ночлега у сапожника Коростылева, который всегда пропивал свой заработок на ярмарке, а жена его была прачкой. Мне приходилось очень часто носить с речки воду для стирки и других бытовых нужд. Раз в месяц отец привозил продовольствие из дому: картошку, муку, сало.
Учился успешно. Три года прошли быстро, и вот уже встал вопрос: что делать дальше, как быть? Самое большое, на что я мог рассчитывать – это получить место писца в земской управе. Нет, это меня не устраивало. Учиться дальше? Но для этого нужны средства.
Как-то гуляя по городу я случайно прочитал объявление, что школа юнгов в Кронштадте производит набор молодежи в возрасте 16–17 лет. В объявлении указывалось, что все принятые в школу находятся на полном обеспечении. Для поступления в школу юнгов нужно было сдать экзамены и пройти медицинское освидетельствование в одном из перечисленных пунктов. Ближайшим был город Могилев. Экзамены были назначены на июль месяц.
Кто из нас в пору юности не мечтал о дальних морских походах, о суровой и увлекательной жизни моряка! К тому же открывалась возможность учиться, да еще на полном обеспечении.
Сборы были недолгими. Котомка с продуктами, купленный за последний деньги билет 4-го класса – и вот я уже еду в Могилев.
По прибытии на место я отыскал приемную комиссию, встретился с такими же искателями счастья – Молодцовым, Демиденко, Дроздовым и Выдра. Вступительные экзамены я сдал, медицинская комиссия признала годным к службе на флоте. Можно было возвращаться домой и ждать там первого сентября. Денег на обратный билет не было. Пришлось добираться «зайцем» – то на площадке между вагонами, то в тамбуре, то на крыше, а местами – пешком по шпалам. Но, как говорится, свет не без добрых людей. Вот такого доброго человека я и повстречал. Звали его Петр Сидорович Огородников, он был главным кондуктором товарного поезда и на груди его висели большие часы и свисток. Петр Сидорович снял меня с крыши вагона и строго отчитал. Потом, выслушав мою историю, ворчливо заметил: «Беда с вами, с «зайцами». Иди за мной».
Я думал, что он ведет меня к жандарму. Однако Петр Сидорович посадил меня в пустой вагон и запломбировал его. Теперь я мог ехать спокойно.
Поезд часто останавливался и подолгу стоял. Время тянулось медленно. В пустом вагоне было тоскливо.