с собой, я твердо решил, что приглядывать за братом не буду. Вот только как игнорировать требовательные знаки, которые в этот момент шлет моя сестра, то и дело кивая в сторону дремлющего Леши. Сначала я игнорирую ее, после понимаю, что если ничего не сделать, Леша захрапит, а Саша потом будет дуться на меня. Ведь у нее всегда все под контролем. Быть старшей сестрой – ответственное занятие. Однажды она заявила именно так, и с тех пор я с ней не спорю. Пусть играет по правилам отца, лишь бы меня не втягивала.
Пихаю локтем в бок нерадивому братцу. Ноль реакции. Саша хмурится и цокает, словно подгоняет меня. Сама бы села рядом с этим пройдохой и будила бы его. Злюсь ли я? Конечно, злюсь, потому что понимаю, что понапрасну теряю время. Отец, наверное, опять придумал какую-то глупость, которой планирует с нами поделиться. От его идей в последнее время волосы дыбом встают на затылке.
Толкаю Лешу еще раз, приложив побольше сил. Тот вздрагивает. Ноги подтягивает, спина выпрямляется. Сонными глазами косит то на меня, то на Сашу. Он явно все еще не проснулся после бессонной ночи в клубе, где проводит почти все свое свободное время. Мне-то плевать на то, как брат губит свою жизнь, зато Саше нет. Будь ее воля, посадила бы она братца под замок или выпорола бы ремнем. Впрочем, именно так она говорила в прошлую нашу встречу, слово в слово.
Саша и Леша смотрят друг на друга. Идет безмолвная война, и вскоре брат сдается. Переводит взгляд на отца, который разоряется все громче и ярче, а я едва не закатываю глаза от накала драматизма. Все-таки уверен, что у отца не все дома. После болезни он изменился, да не в лучшую сторону. И еще эти подыгрывания от Саши и его помощника Павла Дмитриевича не делают ситуацию легче. Хотя наш семейный врач Вениамин Аристархович отзывался иначе – мол, все с отцом в порядке, жить будет. Однако у отца иные планы, иначе бы так не горел идеей подпортить наши жизни очередной своей гениальной бредятиной.
– Итак, дети мои! – произносит он, всплеснув руками.
Говорит громко и резко, отчего мы все вздрагиваем и устремляем взгляды на отца. Видимо, этого он и добивается.
Я хмурюсь, желваки ходуном ходят. Злость заполняет меня до краев, готовясь прорвать плотину и снести всё к чертовой матери. Сжимаю кулаки, беря гнев под контроль. Одна из тех чертовых практик по управлению эмоциями от именитого психиатра, которые помогают мне не сорваться с места и не хлопнуть дверью на прощание.
– Я болен. Тяжело болен, – с прискорбием сообщает отец, тяжело выдыхая.
Сидим смирно, продолжаем слушать. Ногти впиваются в кожу ладоней.
– Не помню, когда чувствовал себя так плохо, – продолжает разглагольствовать, закатывая глаза. – Не знаю, сколько времени мне отведено, но больше не хочу терять ни минуты!
Накал страстей такой, что даже у меня невольно вытягивается лицо от осознания, что такого бреда в своей жизни я еще не слышал. Искоса поглядываю на брата – у него примерное такое же выражение, Саша пытается держать лицо, хотя дается ей с каждым словом, которое вырывается из отца как пулеметная очередь, все хуже и хуже.
Отец, всплеснув руками, оседает на подушки, заботливо подбитые его помощником, который, кстати, стоит в сторонке и не выражает вообще никаких эмоций. Хотел бы я заглянуть в голову этому человеку, который работает на отца уже столько лет, что даже мы сбились со счета. Павел Дмитриевич верен семье Воронцовых, он верен нашим идеям, но в то же время как серый кардинал следит за всеми и доносит на нас своему работодателю. Потому что Павлу Дмитриевичу отец доверяет всецело, а мы – нет.
– Поэтому я решил изменить завещание.
Есть темы, которые я предпочел бы избегать. Впрочем, со мной согласились бы брат и сестра. Но отец словно зная, куда надо бить, наносит один удар и попадает в цель. Три поверженных наследника сидят напротив его постели и бледнеют от охватившего их ужаса. Черт! Я вынужден признать – на моем лбу выступает испарина, а от лица отливает кровь.
Наследство. Как же я ненавижу это слово!
– И вот что я решил, – продолжает вещать отец, и голос его меняется. Начинает хрипеть, шелестеть, слабеть. Можно было бы предположить, что из него вытягивают душу, хотя это будет ошибкой. У нашего отца нет души. Только холодный расчет, с которым он воспитывал и нас. – Всё моё состояние получит тот из вас, кто обзаведется собственной семьей в ближайшее время, – с каким-то садистским восхищением сообщает он, улыбаясь.
Удар от его слов настолько сильный, что в ушах начинает звенеть. Мне явно послышалось! Или почудилось, черт бы побрал, померещилось, потому что я не верю тому, что слышу. Но зато отец уверен в своих словах и ядовито добавляет:
– И срок вам два месяца.
– Отец! Пап! – я срываюсь. Впервые, пожалуй, позволяю себе повысить голос. Впрочем, мой голос сливается с возмущением Леши. Он, подскочив со стула, устремляется к отцу. Надеюсь, за тем, чтобы придушить несчастного сумасшедшего старика, пока измененное завещание не вступило в силу.
– Пап, что это за условия такие? – обиженно тянет брат. – Мы же…
– Сядь, сын! – рявкает отец.
Леша вытягивается как по