так, словно грозил ими всему миру.
– В чем дело, Кэти? Или я не сказала, чтобы на час меня все оставили? Единственный час за весь день – это что, непосильная просьба?
– М-ми… Миледи. Ваше высочество… – Голоса и торопливый стук шагов были слышны по-прежнему; более того, раздавались все ближе. Внезапно Маргарет прошиб страх: в уме уже рисовались заговор, наймиты, подосланные убийцы.
– Кэти, что ты мямлишь? Говори! На тебе лица нет! Отчего ты сама не своя?
– Ваш муж, миледи. Король. Говорят, он как бы… очнулся.
Маргарет отступила на шаг – настолько ее ударили эти слова. С расширенными глазами она подхватила свои юбки и метнулась к двери. А с той стороны к комнате уже подбегали запыхавшиеся слуги из покоев короля.
– Король, ваше высочество! Король! – выкрикивал на бегу один из них. Его присутствие на пути подействовало на Маргарет отрезвляюще, дав возможность остановиться и что-то осмыслить.
– Стойте! – Она выставила перед собой руку, словно собираясь оттолкнуть бегущих. Тот, что впереди, испуганно затормозил, и Маргарет захлопнула дверь прямо перед его изумленным лицом. А сама обернулась к кормилице и своему сыну, те не мигая смотрели на нее.
Достоинство Маргарита Анжуйская неустанно взращивала в себе с той самой поры, как в возрасте всего лишь пятнадцати лет прибыла к английскому двору. Ради чести Генриха она старалась стать королевой во всем – в осанке, манере держаться, чтобы благородно плыть по дворцу белой лебедью, такой же, как на фамильном гербе ее дома. Она научилась всему, что могла, но быть женой монарха значило нечто гораздо большее, чем просто знать названия Генриховых усадеб и имений. Или даже законы Англии и те сокровенные традиции, что их сплачивали и объединяли. Прежде и превыше всего быть королевой при немощном короле означало, что Маргарет должна думать прежде, чем спешить действовать; пробовать на вкус прежде, чем вкусить, и пригублять прежде, чем выпить.
Ее Генри был немощен и слаб; эта его уязвимость длилась уже более года. Маргарет так и хотелось, подоткнув юбку, броситься к нему, бегом рвануть по коридорам, как какой-нибудь беспризорнице с рынка. Но нет – по недолгом, но взвешенном размышлении она вдумчиво себе кивнула и открыла дверь уже не порывисто, а степенно. И чинной походкой двинулась по коридору.
Эта новость была для нее самим средоточием надежды; всем, о чем она тысячекратно молилась и клятвенно желала, но ее воплощение… Воплощение привносило свои, новые опасения и тревоги. Безусловно, многие при вести о том, что Генрих пришел в себя, возрадуются, но будут и такие, что тревожно встрепенутся, злобно зашипят, придут в ярость. Кое-кто из лордов Генриха, несомненно, ждет его кончины и уже имеет на это свои виды. Вот и дверь в личные покои короля. Маргарет, чуть помедлив, распахнула в них двери так, что внутри кому-то досталось по рукам.
За спиной ее мужа всходило бледное зимнее солнце. Маргарет, поднеся руку к сердцу, застыла на месте и лишилась дара