ен в университете, и я знаю наверняка, что нам будет что отпраздновать. Анна великолепна. Я уверен, что она получит высшую оценку.
По нам и не скажешь, что мы близнецы. У нее каштановые волосы, а мои – цвета спелой пшеницы. Она проглатывает любую книгу, что попадает ей в руки, а я бросил школу в четырнадцать.
Не то чтобы у меня был выбор. Кто-то должен оплачивать нашу унылую квартирку.
У нашего отца была хорошая работа на металлургическом заводе «Хута Варшава». Он был техником по ремонту и обслуживанию оборудования и ежемесячно приносил домой почти шесть тысяч злотых. Достаточно, чтобы купить новую обувь и наполнить холодильник.
Пока его не сварили, как лобстера в кастрюле, во время работы в доменной печи. Отец не погиб. Но получил такие тяжелые ожоги, что теперь едва может управляться с кнопками на пульте от телевизора, который смотрит все дни напролет, укрывшись в своей комнате.
Наша мать ушла из семьи. Я слышал, что она вышла замуж за какого-то бухгалтера и переехала в Краков. С тех пор я о ней ничего не знаю.
Но это не важно. Пока я достаточно зарабатываю в продуктовом, чтобы держать нас на плаву. Когда-нибудь Анна станет профессором литературы, и тогда мы купим небольшой домик где-нибудь подальше отсюда.
Мы всю жизнь живем в районе Прага[1], на правом берегу реки Вислы. На противоположном берегу расположились процветающие бизнес- и финансовые центры. У нас – трущобы. Высокие прямоугольные грязные кирпичные здания, заслоняющие собой солнце. Пустые фабрики времен коммунизма, составлявшие когда-то центр государственной промышленности, а теперь зияющие разбитыми окнами и закрытые на цепи. Наркоманы вламываются туда, чтобы поспать на грудах тряпья и расслабиться.
У нас с Анной будет хорошенький дом с садом, где не будет соседей, которые трахаются и вопят всю ночь напролет.
Сестра должна быть дома не раньше чем через пару часов, поэтому, открывая дверь в нашу квартиру, я никак не ожидаю увидеть на полу ее рюкзак.
Анна чертовски аккуратна. Она ни за что не бросит сумку, раскидав учебники по полу. Некоторые из них грязные и мокрые. То же касается ее обуви, брошенной возле ранца.
В ванной течет вода, что тоже странно – по вечерам Анна не принимает душ.
Я оставляю пакет с хворостом на кухонном столе и бегу в нашу единственную ванную комнату. Стучу в дверь и зову сестру.
Ответа нет.
Тогда я прижимаю ухо к двери и слышу сквозь шум воды ее всхлипы.
Я бью плечом в дверь, слышу, как трескается дешевая древесина, когда замок поддается, и вваливаюсь в крошечную ванную.
Анна сидит под душем, все еще одетая в школьную форму. Блузка практически сорвана с тела. Тонкая материя облегает лишь руки и талию.
Она вся в порезах и рубцах – на плечах, руках и спине. Вокруг шеи и на груди виднеются темные синяки и даже следы укусов.
Лицо еще хуже. У сестры длинная рана на правой щеке и синяк под глазом. Кровь течет у нее из носа, капает в воду и расплывается, словно акварельная краска.
Анна не может на меня смотреть. Едва подняв взгляд, она тут же, всхлипывая, закрывает лицо руками.
– Кто сделал с тобой это? – дрожащим голосом требую я ответа.
Она сжимает губы и качает головой, не желая отвечать.
Неправда, что близнецы могут читать мысли друг друга. Но я знаю свою сестру. Знаю очень хорошо.
И я знаю, кто сделал это. Я вижу, как они смотрят на нее каждый раз, когда Анна выходит из дома по пути в школу. Как прислоняются к своим дорогим машинам, скрестив руки на груди, не в силах скрыть за солнцезащитными очками взгляды, которые они на нее бросают. Иногда они даже что-то кричат ей, хотя сестра никогда не удостаивает их ответом.
Это дело рук «Братерства»[2]. Польской мафии.
Они думают, что могут иметь все, что захотят – дорогие часы, золотые цепи, телефоны, которые стоят больше моей месячной зарплаты. Похоже, на этот раз они решили, что хотят мою сестру.
Анна не хочет говорить мне, опасаясь того, что последует за ответом.
Я хватаю ее за плечо и заставляю посмотреть на меня. Ее глаза красные, опухшие, испуганные.
– Который из них сделал это? – вырывается из меня яростное шипение. – Тот, что с бритой башкой?
Она колеблется, затем кивает.
– Тот, что с темной бородой?
Снова кивает.
– Тот, что в кожаной куртке?
Ее лицо морщится.
Это их главарь. Я видел, что остальные подчиняются ему. Я видел, что он чаще других смотрит на Анну.
– Я доберусь до них, Анна. Никто не уйдет от расплаты, – обещаю я.
Анна качает головой, тихие слезы катятся по ее разбитому лицу.
– Нет, Мико, – всхлипывает она. – Они убьют тебя.
– Не убьют, если я достану их первым, – мрачно отвечаю я.
Я оставляю ее в ванной и иду в свою комнату.