ательно сказала бы под руку: «Неисправим дух хвастуна!»
Это я-то хвастун?! Посмотрим, посмотрим…
Да! Вы же не знаете тети Оли. Это наша родственница и домашняя прорицательница. Она учительница литературы в отставке, ей уже за шестьдесят. Между прочим, большая благодетельница: уступила мне свою комнату, а сама переехала к сестре на другой конец Москвы. Получается, что она ничего, не тычет в нос своей добротой, как другие.
Ну, отдала комнату и отдала и не напоминает. Но зануда! У-у-у, зануда номер один.
Она воспитывала меня с пеленок: говорят, запрещала писаться и плакать. И вроде бы ей удалось кое-чего добиться, но я думаю, это легенда, которую она распространяла сама. Не верится, чтобы я с моим характером поддался ей. Ни за что!
В общем, она умоталась, и слава богу, потому что я не люблю, когда меня постоянно воспитывают. Иногда даже хочется сделать что-нибудь хорошее, но специально отказываешь себе в этом, чтобы не подумали, будто я поддался воспитанию. Хотя тетя Оля это делает хитро и незаметно.
Но меня не проведешь. У меня глаз наметанный. Я давно усвоил: главное в жизни – не поддаваться, а то погибнет всякая индивидуальность. А ее надо беречь.
Я, например, принципиально не собираю марки, потому что в нашем классе их собирают все; плохо учусь, потому что у нас все учатся хорошо. Как-то я сострил на истории, что урок выучил, но отвечать не буду. Правда, за это меня выгнали из класса и влепили единицу, а отец обозвал балбесом и кричал, что я значение слова «индивидуальность» понимаю шиворот-навыворот.
Хе-хе-хе, если бы тетя Оля услышала словечко «умоталась»! Вот бы подняла шум: «Что ты делаешь с великим русским языком? Это же святыня святынь! На нем разговаривал сам Пушкин!»
Но оставим тетю Олю в покое.
Так вот, заметьте, уже на следующий день после отъезда отца я собрался идти за подарком. Я не люблю откладывать важные дела в долгий ящик.
Только я вышел на улицу, как встретил своего лучшего друга Сашку Смолина.
– Ты куда? – спросил Сашка.
– Никуда, – ответил я. – А ты?
– И я никуда, – сказал Сашка.
– А у меня, – сказал я, – есть десять рублей, – вытащил папину десятку и похрустел перед Сашкиным носом.
– Подумаешь! – сказал Сашка.
– Да это же мои собственные! – возмутился я.
– Ври, да не завирайся. Вот чем докажешь, чем?
Мне надо было остановиться и ничем не доказывать, но хотелось добить Сашку, и я небрежно сказал:
– Пошли в кино.
И разменял папину десятку.
А через несколько дней раздался междугородный телефонный звонок. Конечно, это звонил отец. Он беспокойный тип: стоит ему уехать, как тут же начинает названивать чуть ли не каждый день. Когда он узнал, что мамы нет дома, то стал спрашивать про подарок. Я сказал, что уже кое-куда ходил и кое-что видел.
– А куда? – дотошно спросил он.
Я ответил:
– Естественно, в магазин.
– А в какой?
– «Все для женщин».
– Что-то я такого магазина не знаю, – сказал недоверчиво отец. – А ты, часом, не врешь?
– Я? Ты что?!
А мне понравилось название «Все для женщин». По-моему, прекрасное. А он так грубо: «Ты не врешь?» Недаром тетя Оля говорила про него, что недоверчивость мешает ему наслаждаться жизнью.
– А где он находится? – продолжал он допрос.
– На улице Веснина. Как свернешь, сразу по левую руку.
– Там всю жизнь была керосиновая лавка! – завопил папа.
– Ее снесли, – храбро ответил я. – И выстроили новый магазин.
Ну, а дальше в том же духе. Рассказал ему, как этот магазин выглядит и что там продают, а цены, цены, – куда там с нашей десяткой! Тут мой папаша почему-то тяжело вздохнул и повесил трубку.
А жаль! Я бы ему еще многое порассказал, не дали мне до конца расписать прелести магазина «Все для женщин».
Между прочим, я потом сходил на эту улицу Веснина.
Папа оказался прав: там был хозяйственный магазин, и это вызвало у меня большое разочарование.
На всякий случай я вошел в лавку и… почему-то купил там тюбик синей краски и кисть. Я бы не стал покупать, но в лавке никого не было, а продавец, сухонький зловредный старик, вцепился в меня хваткой бульдога и навязал.
Я думаю, он в этой лавке работал еще до революции, а в то время, как известно, была конкурентная борьба, вот он и научился всучивать. А я без привычки растерялся: ухлопал ни за что ни про что еще один рубль из папиной десятки.
Чтобы как-то успокоиться, я решил пустить краску в дело. Пришел домой и выкрасил свою кровать в синий цвет. Получилось красиво. А то кровать старая, облупившаяся.
Правда, когда я закончил красить, мною овладело легкое сомнение, что моя работа может не понравиться маме. Она вполне могла придраться к тому, что синих кроватей не бывает. А почему, ответьте