touch memory, отпирающую замок на двери подъезда. Как раз в тот момент и нарисовался этот тип.
Это был молодой человек, на вид чуть старше двадцати, высокий, белобрысый и очень румяный. Последнее, скорее всего, объяснялось жестоким морозом, который стоял в Москве уже третий день. Молодой человек был одет в пуховик китайского производства, затертый до полной неузнаваемости изначального цвета. Это привлекло мое внимание – жители нашего дома так не одеваются, да и те, кто приходят к ним в гости, тоже обычно так не одеваются.
Я живу в кирпичном сталинском доме недалеко от метро «Ленинский проспект». Этот дом нельзя назвать элитным, но самая маленькая квартира здесь стоит шестизначную сумму в долларах, двор огорожен высоким металлическим забором, а у ворот размещается пост охраны. Во дворе нет ни одной ракушки, а на стоянке доминируют недорогие иномарки, хотя и «девятки» тоже встречаются. Есть даже одна «копейка», так заляпанная мовилем по всему кузову, что трудно сразу определить, какого цвета она была в молодости. Она принадлежит Ивану Сергеевичу с седьмого этажа, он на ней ездит в многоэтажный гараж в соседнем квартале, где стоит его «хаммер». Однажды весной мы пили с ним пиво на лавочке у подъезда, я возвращался домой, а он сидел на лавочке, рядом с ним стоял ящик «хольстена», он предложил мне поучаствовать, а я не отказался. У него были какие-то неприятности то ли в бизнесе, то ли в личной жизни, и он заливал пивом душевные раны. К тому времени, когда ящик опустошился, раны успешно залечились. Мы душевно посидели, он рассказал несколько забавных баек, например, как предпоследней зимой ехал он в гараж, а его нагло подрезала пятерка БМВ, он забыл, что едет на «копейке», озверел, подрезал «бумера», вытряхнул оттуда водителя и начистил ему бубен, как он сам выразился. Иван Сергеевич – очень большой мужчина, а в молодости серьезно занимался боксом. Он сказал, что когда экзекуция закончилась, на дороге образовалась мини—пробка, водители в телячьем восторге наблюдали за расправой над наглецом, а виновник торжества был в шоке. Иван Сергеевич говорил, у него был такой взгляд, как будто мир перевернулся.
Но я отвлекся. Вся длинная речь, которую я только что произнес, сводится к одному – молодые люди бомжеватого вида редко заходят в наш двор. А те, кто заходят, в пятнадцатиградусный мороз прикрывают голову если не шапкой, так хотя бы капюшоном, и не превращают свои уши в два пунцовых лопуха. Пьяный он, что ли? Или обдолбанный?
Танька отыскала—таки touch memory и открыла подъезд. Все то время, пока она возилась с ключами, хмырь топтался сзади и делал вид, что никуда не спешит, а просто стоит на морозе без шапки и думает о вечном. Но как только Танька вошла в подъезд, он последовал за ней. Напоследок он обвел двор тревожным взглядом и это мне совсем не понравилось. Уж не маньяк ли?
Я вылез из машины, щелкнул центральным замком и вошел в подъезд. Танька и хмырь как раз заканчивали грузиться в лифт. Лифт у нас старый, сталинский, двери открываются и закрываются вручную, так что погрузка в него занимает немалое время. Обычно я не жду лифта, я давно убедился, что взбежать по лестнице на четвертый этаж быстрее и полезнее для организма. Конечно, если у тебя в руках что-то тяжелое, альтернативы лифту нет, но сейчас у меня на плече болталась легкая сумка, почти что барсетка, а в руках вообще ничего не было.
Я взбежал по лестнице, на третьем этаже замедлил шаг, а затем и вовсе остановился. Мне стало любопытно, что сейчас будет происходить на четвертом.
Лифт остановился. Залязгали двери, сначала внутренние, затем внешние. Танька вышла, следом за ней вышел и хмырь. Это становится интересным.
– Вам же выше, – провозгласила Танька беззаботным тоном потомственной блондинки.
Хмырь ответил после секундной паузы.
– Мне сюда, – сообщил он.
Голос у него был монотонный и безжизненный, практически без интонаций. Однозначно наркоман.
Шаги Таньки стихли и на площадке воцарилась тишина. Я не видел, что там происходит, но это было ясно и так. Танька открыла рот и смотрит в пустоту расширенными глазами, а хмырь стоит сзади и гнусно ухмыляется, предвкушая развлечение.
Танька сдавленно охнула. Хмырь сделал два медленных шаркающих шага и противно захихикал, и от его хихиканья меня передернуло. Я аккуратно поставил сумку на ступеньки и, стараясь ступать неслышно, преодолел пролет лестницы, отделяющий меня от разворачивающейся сцены.
Танька стояла с открытым ртом и расширенными глазами, она пыталась что-то сказать, но изо рта доносилось только неразборчивое бульканье. Хмырь стоял ко мне спиной и не делал ничего угрожающего, я даже не понял сразу, чего это Танька так испугалась. Я деликатно покашлял.
Хмырь обернулся и я увидел нож в его руке. Обычный нож для разделки мяса, довольно страшный, но в данной ситуации практически не опасный, особенно в руках неспециалиста, который не знает, как трудно пробить таким ножом многослойную зимнюю одежду.
– Чего тебе надо? – спросил я подчеркнуто безразличным голосом.
– Он… он… – Танька попыталась сформулировать, что именно он собирался сделать, но так и не смогла.
Но все было ясно и так. Обычный, вульгарный,