дравствуйте мои дорогие читатели!
Сегодня, я расскажу вам историю, которую поведал мне бес Силиван, что долгое время жил в теле сельского писателя. Победа, как вы понимаете, была за нашим рассказчиком, коей тот жутко гордился и похвалялся пред инкубами.
Деятель письма, что под резиденцию Селивана впал, убил жену в порыве ревности, а после и себя. Но, тяжелейшая и долгая работа в теле бумагомарателя, дала всходы в губителе душ, заразился он дивной нечистью и вместо того, что б в людях животное начало воспламенять, на литераторство его потянуло, прям мочи нет одолеть чертовщину эту. Бродит теперь Селиван по Земле писателей ищет, кто поведает истории его; для потомков.
Отказать просителю не смела. А как отказать порывам творческой души, хоть и адовой? Не по-христиански это. Поэтому усаживайтесь поудобнее, и так начнем….
Жил-был кузнец Богдан, кто слово сказал за жизнь своего сына. Слово услышано!
Кузнец этот пришлый был, поселился с мальцом в станице, жинка куда канула его, никто не ведал; сам откуда родом так же тайна за семью печатями. Дом справный купил с землёй богатой, работу исполнял достойно, все в срок и качественно. Уважать стали нового жителя их общины. Но, жизнь одинокого мужика, не сладка и монеты вряд ли любовь и ласку заменят. Приглянулась Богдану дочь Егора, уж как любовь их проявлялась лунными вечерами под стрекот сверчков, описывать не стану и так всё ясно. А вот Егор не стал радоваться за "голубков" и явился как – то в хату кузнеца с селянами воинственного вида. Потребовал отец жениться!
Но, наш любвеобильный мачо лишь репу почесал. Мол, покойную жену люблю, стать добрым зятем не смогу. Прошу простить! Мол, каюсь.
Униженный папаша в гневе, схватил валявшийся тесак и к шее малолетнего сынка обидчика приставил; с криком, – Твое дитя, за честь моей дочушки. Рука Егора полоснула, кровь детская немного пролилась, а после этим тесаком себя по шее с силой, как овцу зарезал.
Мужики, что с Егором, пришли подметили, – рука нападавшего поменяла траекторию, после того, как Богдан выставил огромную лапу свою вперёд с растопыренными пальцами и глаза как – то не по-человечьи блеснули.
Об этой истории старались не распространяться. Егора похоронили как самоубийцу на окраине кладбища, а в дом кузнеца без нужды не захаживали.
Вскоре выяснилось, что кузнец Богдан ещё и лечить может. Стал люд чужеземный к нему из разных уголков огромной страны ехать. Слава о Богдане ходила великая, о чудесном излечении тяжелейших болезней у людей многих. Поговаривали, чуть ли не с того света души выковыривал. Сила великая за Богданом стояла и звать его стали Целителем.
Сын Богдана вырос, женился на пригожей девице и уехали они искать лучшую жизнь в Приволжье. Более, отец сына и не видел. Запрещала невестка общаться мужу своему с пособником дьявола. Видела она взгляд тестя, нечеловеческую суровость в чертах лица и не верила, что с божьей благодатью лечение происходит, нет в лекаре святости. А сына его единственного полюбила всей душой. Бес Селиван, – наш рассказчик, уверил меня, что пацанчик этот прожил долгую счастливую жизнь, с женой любимой. Богдан знал об этом и не печалился за дитятко свое, но приемник ему необходим был. А тут Илюшка, восьмой соседский сын захаживать частенько стал. Олух-переросток, никому до него дела не было, не путевой балбес; шаг сделает, так споткнется на ровном месте, а коль в руки что возьмёт, – так опрокинет, иль порвет. Богдана эта особенность парня совсем не волновала, поэтому не гнал он добровольного помощника со двора, а родители не противились, "сдыхались" от лишнего рта как говориться.
Годы шли, Илюша в мужика превратился, а Богдан дряхлеть стал. Лекарь точно знал количество дней, что отпущено ему и предсмертное дело какое необходимо осуществить; без этого действа, проводник душ в царство мертвых не пропустит и скитаться заставит по темным и коварным мирам. Не любо кузнецу то предназначение ему отпущенное, но сопротивляться поздно было. Жизнь сыну сохранена, договор подписан.
Илья, деревенский мужик, любопытством особо не отличался, но все ж за годы службы, подмечал многие чудеса за названым батькою своим.
После обычных, несложных приемов лекарь очищался оговоренной водой; иль траву какую в кадильнице подожжет и ходит что-то, нашептывает, чадит до удушья. Коль близкого к смерти привезут, кто у границы миров шатался уж; после таких пациентов старик подолгу в яме лежит, что для таких дел выкопана в огороде была. Ляжет, в сыру землю и не двигается, как будто вместо больного похороненный. В такие дни жутко Илье было и за тятю страшно и на душе не спокойно, как вроде кто гадости в ухо нашептывал, да так хитро, так лукаво и гладко, что за свои мысли эти непристойности принять можно. Совестно Илье было, в минуты слабости своей как он может не доброе мыслить о том, кто как родного сына принял его. Знал Илья, что не его это думы, а нечисть, снятая с больного, угомонится не может и дурманит, водит всех, кто поблизости, на грех склоняет.
За годы жизни с Целителем, обо всем Илюша узрел – откуда болезни душевные и телесные произрастают, знал, что во всем справедливость Всевышнего. Если хворь приключилась, то гармонию мира нарушил и уклад мироздания