опираясь на подлокотник и придирчиво осматривая эскиз, протягиваю я, – довольно неплохо.
Ладно, это идеально, но он этого не услышит. А то вдруг вздумает снова предложить свою первую помощь. Но он только усмехается.
Мы переходим в рабочий кабинет, где Зейн уже набивает кому-то татуировку на спине.
Пока Кэм обрабатывает кожу Келси и переводит на нее рисунок, я изучаю интерьер. Зал в темно-синих тонах, а в глаза сразу же бросается несколько массивных черных кресел, обтянутых пленкой. Отдаленно напоминает пыточную. На одной из стен расположились черно-белые фотографии татуировок, а другая увешана зеркалами различных форм; атмосферно, но мрачновато в отличие от первого зала с яркими диванами.
Кэмерон готовит машинку и надевает на провода одноразовые защитные рукава. Облизнув пересохшие губы, Келси тяжело дышит и широко распахнутыми глазами внимательно следит за каждым его движением. Как только она видит, как Кэм распаковывает иглы, то вдруг пугается, сжимает кулаки и всем своим видом показывает раскаяние. Кэм на секунду включает машинку, и, услышав жужжащий звук, Келси со стоном опускает майку.
– Знаете, я передумала.
– Уже сдаешься? Да брось, мы же даже не начали.
– Можешь просто быстро зачеркнуть имя Чендлера и все?
– Прости, милая, – Кэмерон снимает черные нитриловые перчатки и выключает круглую лампу дневного света, – но я таким не занимаюсь. Либо перебиваем, либо ищи другого мастера. С моего кресла с такими партаками не встают.
– Келс, – зову я, – ты не можешь ходить с Чендлером на животе.
– Я согласен, – отзывается Зейн с другого конца зала. – Твоя тату выглядит как ошибка пьяного купидона.
– Энди, – она смотрит на меня, прерывисто дыша, – что мне делать?
– Как думаешь, – подавшись вперед, я сжимаю ее ладонь, – разве пара уколов с краской сравнятся с той болью, что причинил тебе Макс?
Келси немного раздумывает, а потом в ее глазах появляются уверенность и злость на Максанса.
– Набей мне самые цветные и болезненные розы в мире, – цедит она сквозь сжатые зубы. – Может, эта татуировка выбьет из меня всю оставшуюся дурь.
Кэмерон нажимает ногой на рычаг, и кресло плавно опускается, а Келс, готовясь терпеть боль и страх, крепко зажмуривается. Кэм тяжело вздыхает, предчувствуя, что сеанс будет трудным. Склонившись над Келси, он хмурит брови.
– Слушай, твоя сестра сказала, что этот парень предал тебя. Ты уверена, что хочешь стереть любую память о нем, пусть и такую кошмарную?
– Конечно, хочу.
– Тогда расслабься. Сейчас я сделаю контур, а потом начнем закрашивать, договорились?
– Догово… Погоди, а цветную делать больнее, да?
– Да, – уверенно отвечает Кэмерон, и я злюсь на него за то, что он не успокоил Келси. – Я буду набивать новую татуировку поверх старой, а для этого придется задеть рубцовую ткань. Поэтому не стану врать тебе, милая: да, будет больно.
– А я слышала, – опустившись на стул, скрещиваю руки на груди, – что это не больнее комариного укуса…
Кэмерон