Шутка жизни. Денис Младший

что компания ученика ему как-то мешала – он был совсем не против с тем поговорить, однако безумный темп рабочего дня заставлял Гену торопиться.

      – Геннадий Анатольевич, но ошибка правда есть! И я не могу внести исправления в программу! – возмущённо возносил руки Алексей.

      – Оно и верно. Я системой занимаюсь. Но то, что вы хотите исправить, находится в корню программы. Мне придётся отправлять заявление в министерство! А там, я вам честно скажу, не самые отзывчивые люди.

      – Геннадий Анатольевич! – внезапно студент схватил профессора за лацкан пальто и рванул на себя.

      – Что вы делаете, Лё!…

      Но он не договорил. Волна воздуха задрала уложенные волосы Геннадия и подняла с плеч студента неопрятно лежащий шарф. Это по дороге на всей скорости пронеслась колонна полицейских машин. Гена так был занят разговором, что чуть не свалился с бордюра прямо под колёса. Красно-синие огни уже скрылись за поворотом.

      – Спасибо, Лёша, – Геннадий брезгливо потёр пальто, только что облитое водой из придорожной лужи. – Куда это они?

      Он презрительно посмотрел вслед колонне.

      – Не слышали, Геннадий Анатольевич? – с удивлением посмотрел Алексей.

      – Я в интернете весь день не сижу, – покачал профессор головой.

      – Третий митинг за неделю, – объяснил студент. – Возле мэрии всё народ собирается против налога на творческую деятельность.

      – А-а… Ясно. Да что это изменит?

      – Изменит-изменит, Геннадий Анатольевич! Народ своё отстоит! – по-Ленински возразил Лёша.

      – Плавали – знаем. Я молодой тоже такой был. Ходил за толпой, бутылки кидал. Да бестолку всё. Мы им не авторитеты, – профессор скосил взгляд куда-то в сторону Кремля, потом обернулся к Алексею. – Пора мне, Лёша. Вечером встреча с другом, а нужно ещё много чего сделать.

      – Прощайте, – студент махнул рукой и унёсся к только приехавшему к остановке автобусу.

      Геннадий глянул на часы. Свежий выпуск новостей, пара сообщений на почте, температура… В этой чехарде он часто не мог найти банальное время при своей-то дальнозоркости. До шести был ещё час. Можно и погулять, отдохнуть…

      ***

      Финальный аккорд звучал неплохо. Хоть и понятно было, что по задумке автора финал должен был быть чуть позже. Неплохое выступление прервали спасители порядка. В мгновение ока на площадь без лишних церемоний въехал спецавтомобиль, и по камням загрохотали тяжёлые сапоги. На сопротивление у музыканта не было и секунды. Руки за спину, лицо к земле – искусство в узде. Народу оставалось возмущаться только в мыслях. Постепенно толпа зевак разбредалась по своим делам. Инструменты были небрежно брошены в машину, и о горе-музыканте напоминал только растоптанный планшет на ступеньках пред ногами Пушкина. Александр Сергеевич, как всегда, безучастно смотрел куда-то в сторону своими бронзовыми глазами.

      – Эх вы… – покачал головой Геннадий, обращаясь не то к памятнику поэта, не то к уезжающему автозаку.

      Он опустил козырёк кепки, скрываясь от яркого не по погоде солнца, и пошёл дальше. Ветер закручивал миниатюрные торнадо из опавших листьев, нагоняя серую тоску. Такова осень. Такова Россия. Думать совсем не хотелось, ибо понятно, что рано или поздно в голову полезут неприятные мысли. Ну вот опять. Гена нащупал в пальто телефон. Дисплей высвечивал пропущенные сообщения.

      Ну что?

      Где?

      Эй ты, Гена!

      «Славик, Славик…» – вздохнул Геннадий.

      Чайхана встретила его приятным запахом специй и мягким оранжевым освещением. Домашнюю атмосферу дополнял уют, который производило ничтожно малое количество посетителей. А Слава, уже доев свою чучвару, без умолку тараторил.

      – Я не могу это терпеть. Как я могу это терпеть? Не буду я платить этот чёртов налог! Если ещё раз…

      – Знаешь, Слава, – прервал собеседника Геннадий, – а ведь я только что ещё одного видел.

      – Кого? – приподнял брови его друг.

      – Да музыканта повязали. Опять, – Гена бесцельно мешал ложкой чай.