погода забирает последнее, чем полезна электронная соска – туманную завесу. Сползая с губ, она моментально тает в неспокойном воздухе. Тасе нравилось, что может спрятаться за паром хотя бы на секунду. Что эту секунду никто не видит её лица. Что до альтернатив… в шарфе жарко. А вейп1 вкусный. Во всяком случае, был таковым с жижей «Булка». Никаких лёгких «мят» или «жвачек».
«Даже здесь – лишь бы пожрать» – по привычке подколола себя девушка, обводя взглядом университетский дворик.
Прошлогодняя трава жухла буквально на глазах. Свежая в марте не проклюнется – слишком холодно. Какая-то собака, а может, очередной охотник за «сокровищами» минувшей ночью раскопал гравий, устилающий лучи пешеходных дорожек. Теперь камешки то тут, то там мусором серели на заиндевевшем газоне. Голая земля клумб голубела льдом. Из-за формы своей они больше напоминали неухоженные могильные цветники.
На всю эту красоту – всего одна скамейка, занятая первокурсниками. По-видимому, те уже прониклись беззаботностью студенческой жизни. Разумеется, сидения будут грязными, если топтать их ногами, а тушами ломать спинку. Водрузились, как воробьи на забор. Эти самые воробьи, настоящие, с пёрышками, скакали тут же, клевали шелуху. Незнакомая компашка плевалась семечками, соревнуясь, кто дальше, и хохотала. Тася же предсказуемо предпочла уединение. Потирала плечом столб, подпирающий козырёк крыльца первого корпуса. Старательно убеждала себя, что ребята смеются не над ней.
До укола электричества в зубах прикусила дрип-тип2, заприметив на горизонте яркое пятно. Точёная фигура в ядовито-красном пальто приближалась стремительно. Шпильки сапог с приятным шорохом погружались в каменное крошево, но модница будто парила над землёй. Завитушки кудрей озорно прыгали у висков, обрамляя счастливое лицо. Тасе страсть как захотелось, как пишут психологи, «орально зафиксироваться» на мундштуке для успокоения. Сосать – не глаголом жечь. Маринка избавила – помахала издалека. Беседе быть.
Птичьи кормильцы синхронно проводили красавицу взглядами. Тася, не выпрямляя шеи, сделала над собой титаническое усилие – оторвалась от «соски». Саркастично пробурчала:
– Какие люди, да вовремя! Аж к третьей паре.
– Артур подвёз. Зацени, – Одногруппница покружилась на месте, демонстрируя обновки. – В Новосибе купили.
– Где?! – опешила подруга. – Ты когда успела?
– Мы! С Артуром, говорю же!
Уголок обведённых блеском губ дёрнулся. Скользящий по лбу и линии носа взгляд Марины сделался изучающим, колючим. Таким ныряет лаборант в окуляр микроскопа. Тася угадала, что сейчас будет. Заранее сложила руки на груди в защитной позе. Голос подруги стал тише:
– А ты средством моим не пользовалась, что ли? Или это аллергия?
Та жадно вдохнула пар, медленно выдохнула.
– Не помогает мне ничего.
– Конечно, не поможет, если тебе не надо!
Тася опустила голову ещё ниже, укрывая лицо волосами хотя-бы по краям. Однажды, что называется, психанула – обесцветила на дому. Мышиный русый, конечно, в итоге всё равно взял своё, зато осталась ломкость. В принципе, много чего осталось с прекрасной юности – рытвины от акне, да и само акне до кучи, вкупе с высыпаниями по пышному телу то там, то сям. Если второй подбородок выражается исключительно из-за сутулости, то двадцать лишних килограммов появились от большой любви к мучному. Любви большой, да не взаимной. Одна радость – вкусная. Еда никогда не предаст и не обидит. До тех пор, пока не вырастит в цене.
Марине не понравился защитный жест Таси. Что опять пытается спрятаться – не понравилось. Не щадя маникюра своего, смахнула жиденькую прядь с изувеченной «цветением» круглой щеки.
– Перестань! – и, плотно сжав губы, очевидно смягчилась. Эта её сторона, заботливая и честная, была единственной нитью, зовущую некрасивую подругу держаться поближе к красивой. – Сама себе хуже делаешь.
– Тут можно хуже?!
– Ну! – не узнала издёвки Марина. – Волосам уход нужен, масочки. А это? Вот что на тебе опять? Ты в этом худи на субботнике по кустам шлялась.
– Не на всех хватает богатеньких Артуров, знаешь ли.
– Не язви. Хочешь остаться старой девой?
Тася хмыкнула. Отвернула голову, чувствуя, как закололо в носоглотке. «Старая дева». Да, в двадцать – уже пора. Не стоило. Не стоило ничего рассказывать Маринке о своей жизни. Она вроде и понимает, и как будто бы нет. Или ей всё равно? Сколько стоят её слова? Да и зачем вообще Марине Тася?
Возраст решает? Возраст и красота? Стало быть. Мама «в своё время» много плакала. Её предупреждали – не водись с мальчишкой! Между супругами пропасть в десять лет. Десять лет душа в душу. Затем отец сруливает к молодой, оставляя мать одну на старость лет. Или ещё образец – старшая сестра. Откопала, чёрт знает, где, благоверного – трутня-полудохлика, бытового инвалида. Зато ему хватало сил любить постороннюю на не его кровати, не в его квартире. Сестра поймала на измене… и осталась с ним. Лишь бы были «штаны».
У Таси,