вление, чувствуя, как сердцу становится тесно в груди от восторга и тревоги.
Из шкатулки на своем рабочем столе Даглас достал красный кожаный футляр для писем, который ему вручили родители невесты перед свадьбой. Содержимое этого футляра он получил в качестве приданого, но со странным условием. Арвиат должен был хранить послание с соблюдением тайны и впоследствии передать своему первенцу в день его совершеннолетия. На мягкой коже прекрасной выделки красовался герб Дома Корвел в виде золотой розы. С каждым часом уходящей ночи изображение розы сияло все ярче, словно внутри нее разгорался живой огонь.
Благодаря этому браку правитель Арвиат стал очень состоятелен. Он не любил свою жену, но, будучи человеком благородным, заботился о ее нуждах и не слишком навязчиво исполнял супружеский долг. Каким-то неведомым образом его молодая жена была связана с домом волшебников, самым могущественным в Срединных землях. До сих пор колдуны и волшебники не слишком жаловали Север, так исторически сложилось, но теперь, поставив свою подпись под брачным соглашением, Даглас Арвиат, видимо, изменил ход истории.
Сам до конца не понимая, зачем, он позаботился о том, чтобы при родах присутствовало как можно меньше людей. В самый разгар звездной феерии на свет появилось долгожданное дитя, которое, едва покинув материнскую утробу, окуталось ярким радужным сиянием. Вместе с первым вдохом крохотное тельце, словно новорожденное солнышко, принялось излучать тепло и свет. У Дагласа Арвиата и его жены Мелани, которые по всем человеческим меркам ничем особенным не выделялись, этой знаковой ночью родилась дочь, удивительный магический ребенок.
Мелани, можно сказать, и не мучилась, но от страха перед родами пребывала в таком расстройстве чувств, что ничего необычного не заметила, а волшебный ореол постепенно потускнел и погас. В этот момент на небосклоне начался звездопад, какого в этих краях еще не видывали. Прижимая к груди маленький сверток, от которого исходило благословенное тепло, правитель Арвиат наблюдал за звездным дождем. Он назвал дочку Мэрион, потому что ему всегда нравилось это имя, а потом принялся истово молиться высшим силам, чтобы на него снизошло озарение, потому что понятия не имел, как ему растить драгоценное магическое дитя.
С самых первых дней стало ясно, что молодая мать не собирается заниматься ребенком. Мелани Арвиат умела заботиться только о себе, ее личные нужды были выше потребностей докучливого младенца. Как ни странно, новоиспеченный отец этому очень обрадовался и доверил свое сокровище няне-кормилице, которая тоже недавно родила дочь. Девочку звали Марджори, но все называли ее просто Мэдж. Она была старше своей молочной сестры на несколько месяцев и с самого раннего возраста начала относиться к ней покровительственно. Рыжеволосая, веснушчатая, крепкая Мэдж терпеливо и снисходительно опекала малышку Мэрион и была свято уверена, что без ее помощи та не сможет сделать и шага.
Домочадцы боготворили маленькую госпожу. В ее присутствии лица всегда озарялись улыбками, расцветали увядшие накануне цветы, переставали болеть зубы и неожиданно находились давно потерянные вещи. Даглас Арвиат посвящал малышке каждую свободную минуту. У его любимой девочки были волнистые светлые волосы и очень темные глаза, которые казались карими, но в их таинственной бархатной глубине переливался свет далеких звезд.
Глядя на изысканные черты маленького личика, Даглас иногда ощущал комок в горле от нежности и умиления. Мэрион вовсе не походила на фарфоровую куклу, она была живой и любознательной, ее интересовало все на свете.
Едва научившись ходить, она начала изучать окружающий мир. Иногда Дагласу казалось, что его дочь с каким-то недетским упорством ищет то самое предназначение, для которого появилась на свет. Он ничего не смыслил в таинственных магических сферах, но не стал обращаться за помощью к волшебникам из страха, что они отнимут его дорогую девочку.
В особенно холодные зимние дни Мэрион тихонько сидела в уголке отцовского кабинета, слушая взрослые разговоры и перелистывая книги, которыми Даглас часто пользовался. Он искренне не понимал, что привлекало маленького ребенка в трактатах о выращивании зерновых и разведении овец, но никогда не мешал дочери проводить собственные исследования. Малышка Мэрион почти ни в чем не знала отказа: если бы она попросила у отца луну с неба, он достал бы обе, но дочка никогда не злоупотребляла добротой Арвиата.
Способности к целительству проявились у девочки очень рано. Боль и простые недуги она излечивала одним лишь прикосновением, но заживление ран и переломов требовало много сил, которых у маленького ребенка было еще недостаточно. После того, как ей удавалось заживить тяжелую травму или победить свирепствующую в северных краях лихорадку, девочка могла проспать двое суток, а потом съесть в один присест завтрак, обед и ужин. От беспокойства за дочь Арвиат рано поседел, но запретить ей заниматься целительством так и не решился.
Мэрион не играла в куклы, не вышивала шелковыми нитками и не носила нарядных платьев. Хрупкую, изящную девочку не смущали ни грязь крестьянских домов, ни страшные кровавые раны от клыков вепря, ни гнилостный запах гангрены. Она появлялась там, где в ее помощи особенно нуждались, и применяла